Книга Профессорская дочка - Юлия Николаевна Николаева

До дома дохожу быстро, первым делом запускаю стирку одежды вместе с промокшей рубашкой. Ставлю чайник и, налив в чашку, усаживаюсь на диване с увлекательным чтивом – дипломной работой Гордеева. Тему он выбрал интересную: «Библейский контекст романа Ф.М. Достоевского „Братья Карамазовы“».

Я тоже думала взять этого автора для дипломника, другое дело, что писать у наших преподавателей литературы мне не хотелось, потому все больше думала ограничиться русским языком, там все-таки более адекватные люди. Правда, вот Гордеев появился… Я хмыкаю. Так и представляю его лицо, когда приду и скажу, что хочу писать у него дипломник. Нет, это исключено, так что точно будет русский язык.

Погружаюсь в чтение и прихожу в себя, только услышав, как вибрирует телефон: сообщение в мессенджере. Это Марина, и почему-то тут же приходит мысль, что она из-за кофты. Но нет, спрашивает, как дела и все ли в силе насчет выходных. Хмурюсь. Нафига я только согласилась? Нет, конечно, поездка на Оку – это здорово, но ведь это два дня с Гордеевым. Не уверена, что готова. Да и он готов ли?

Немного подумав, быстро отвечаю:

«Ты точно уверена, что твой отец не против?»

«Точно, говорила с ним сегодня как раз, как лучше все устроить, он выдал список вещей, которые надо взять с собой. Кидаю тебе?»

Кусаю губы. Роман Андреевич для меня загадка. Зачем брать с собой толпу людей, которые тебя явно раздражают? Марина, словно чуя мое смятение, пишет:

«Давай, Аль, будет здорово. Пожалуууууйста».

Вздыхаю.

«Ладно, кидай свой список. И как мы будем добираться?»

«Встречаемся в субботу в семь утра в старом городе у Кремля».

Дальше Марина кидает пересланное сообщение, номер владельца у меня не определяется. Но догадаться, чей он, в общем-то не сложно. Немного поглазев на цифры, ищу номер в мессенджере. Гордеев онлайн, я вдруг чувствую себя вновь застуканной, словно он знает, что сейчас я сижу с открытым чатом с ним. Закрываю, мотнув головой.

Ладно, я обещала Марине, что поеду, значит, поеду. А потом все, никаких взаимоотношений с Гордеевым, кроме учебных. По списку в целом ничего необычного: теплая одежда, набор посуды, спальник по наличию. С этим проблем не будет. По продуктам ничего не сказано, на мой вопрос Марина пишет, что об этом можно не беспокоиться. Ну ладно, если что, закупимся в пути.

Спать я ложусь поздно, сначала дочитываю работу Гордеева, потом работаю над заказным дипломником. Хорошо, что выпускники заочного отделения учатся на полгода больше, и у меня есть работа, а сейчас и курсачи начнутся, вообще можно будет неплохо заработать. Плюс салон, должно все быть нормально, прокручусь.

Смотрю перед собой и вспоминаю, как было боязно осознавать, что теперь ты один, сам за себя, никому не нужный. Если подумать, то раньше было сложнее, намного сложнее и морально, и физически, но нас было двое, и хотелось верить в лучшее: что выберемся, прорвемся, – и все непременно наладится. Не наладилось. Теперь я одна, и это новое состояние, еще не распробованное, я только учусь в нем жить.

Слезы против воли выступают на глазах. Снова, как три месяца назад, налетают мысли, что это все не по-настоящему, что такого не может быть, дурная шутка, кошмар, который вот-вот кончится, и ты проснешься, и выдохнешь. Только вот я знаю, что этого не будет. Никогда.

Быстро вытерев пальцами слезы, иду в ванную, надо принять душ и ложиться спать.

Уже в постели решаю съездить завтра на кладбище и с этой мыслью засыпаю.

Гордеева в институте не вижу, хотя знаю, что у него сегодня лекция на третьем курсе. Честно сказать, не вижу целенаправленно, сбегаю на всю большую перемену и даже на пару немного опаздываю, чтобы с ним не столкнуться. Так намного спокойней, правда. Слишком у нас все напряженно.

Завтра первый семинар по литературе, интересно, как он пройдет. Мне кажется, разбирать произведение с Гордеевым будет интересно, такой преподаватель захочет выслушать и твое личное мнение, как он уже сказал на вводной лекции, а не только зазубренную критику.

После пар отправляюсь на кладбище, с ребятами я договорилась до конца недели, потому что толком не знала, как сложится разбор дипломников, так что имею полное право еще пару дней похалтурить, тем более, что один в итоге вышла работать.

На кладбище тихо, немноголюдно, только вдалеке, возле часовни, кружит какой-то народ.

С главной дороги заворачиваю налево и прохожу по неприметной тропинке к ряду свежих могил. Три месяца назад на этой дорожке было штук пять, а сейчас она уходит вдаль еще на десяток. Да… Все умирает, а жизнь все равно продолжается.

Останавливаюсь у могилы, глядя на ряд, и изумленно начинаю хлопать глазами: чуть дальше стоит Гордеев. Сначала думаю, что мне мерещится, даже жмурюсь и головой трясу, но нет – он действительно там. С мужчиной в летах, чуть ниже его ростом. Несколько секунд смотрю в ту сторону, а потом отворачиваюсь, встаю под растущее рядом невысокое деревце спиной к уходящему ряду, лицом к могиле и фотографии на ней.

Фото сделано примерно за год до смерти, отлично помню тот день, мы с мамой ходили в кафе после спектакля, на ней строгое темно-синее платье по фигуре, макияж и причёска. Перед смертью она походила на тень даже от той мамы, которую я видела обычно: вечно в делах, ненакрашенную и с хвостом – потому я выбрала именно это фото.

Земля уже осела, живые цветы я выкинула после сорока дней, посадив небольшие кустовые розы. Венки ещё стоят. Ограду и памятник делать только весной, и сейчас в ряду однотипных горок в деревянном квадрате, заваленных пестрым, очень остро ощущается, насколько на самом деле человеческая жизнь ничтожна, мимолётна: раз, и нет.

Смотрю и смотрю на фотографию. Каждый раз думаю о том, что буду молиться, говорить с мамой, не знаю, что ещё, а в итоге прихожу и могу только смотреть на фотографию, чувствуя внутри тяжесть и пустоту. Какая-то часть меня теперь всегда будет пустой, даже если все вокруг неё заполнится, она останется, затянется со временем и только порой будет ныть. Но и к этому я привыкну.

Не знаю, сколько я так стою, глядя на фотографию, в себя прихожу, только услышав шум сбоку. Склоняю голову, надеясь, что на меня не обратят внимания, но почти сразу слышу удивленное:

– Завьялова?