в глаза, прошептал на иврите:
— Верь мне: я не дам тебя в обиду. Никогда. Слышишь?
И прикоснулся губами к ее губам, отчего Лея вздрогнула и поняла, что, оказывается, он ее поцеловал. Ее поцеловал мужчина. Вот как, оказывается, это бывает. Ашер снова прикоснулся к ней, и она раскрыла губы, ответила ему, по телу прошла приятная дрожь. «Я целуюсь! — с недоумением подумала девушка, — с этим парнем, намного старше меня. Но ведь он мне даже не нравится!» Да нет, нравится он тебе, Лея, нравится, себе-то хоть не ври. Но на первый раз хватит. Тем более, что от переживаний и воспоминаний ей очень захотелось по-маленькому.
— Я сейчас, — выкрутилась она из объятий майора, а когда вернулась, увидела, что он преспокойно пакует вещи.
— Собирайся, у нас поезд через три часа, давай скоренько — кофточки-трусики в чемодан, нам еще надо туристскую одежду купить и рюкзаки… А то явишься в поход на каблучках — провалишь операцию! — Было видно, что и крутой майор волнуется. Впереди было много непонятного. И в личной жизни тоже.
ЯНВАРЬ 1959, ВОКЗАЛ ГОРОДА СЕРОВА, СВЕРДЛОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
Вторая неприятность в группе туристов УПИ случилась поздним вечером, уже на вокзале в Серове, когда выяснилось, что поезд на Ивдель отправится только утром и ночевать им придется на вокзале. Егор Онищенко потребовал перекусить хотя бы в привокзальной столовке, но Люба отказалась наотрез:
— Денег и так мало, нечего на жратву тратить, перебьемся! Нам еще в поход идти, экономить надо. Хлеба поешь.
Егор усмехнулся и, объявил, что ему не нужны подачки от завхоза, что он в состоянии сам заработать себе на хлеб. Снял шапку и, напевая сиротскую песенку, прошелся с этой шапкой среди редких в этот час пассажиров, собирая, как он выразился, «на конфеты». И песню-то пел глумливую…
Жил-был великий писатель
Граф Лев Николаич Толстой,
Не ел он ни рыбы, ни мяса,
Ходил по деревне босой.
Жена его Софья Андревна
Обратно, любила поесть.
Она не ходила босая,
Спасая фамильную честь.
Из этого в ихнем семействе
Был вечный и тяжкий разлад:
Его упрекали в злодействе —
Он не был ни в чем виноват.
Ростик сразу же схватил гитару, начал аккомпанировать Егору, проснувшиеся граждане засмеялись, обрадовались неожиданному концерту, и, естественно, тут же появился милиционер: тулуп, валенки, шапка, завязанная под подбородком, ремень с кобурой нагана. Разыгралась следующая сценка:
МИЛИЦИОНЕР: Та-ак, что это у нас тут?
ЕГОР: Да ничего такого, товарищ милиционер! Просто дурачимся.
МИЛИЦИОНЕР: Просто дурачимся, значит. Поня-я-я-тно. Документики ваши, будьте любезны.
На сцене появляется руководитель группы.
СОРОКИН: Товарищ милиционер, ну зачем? Мы — просто туристы из Свердловска, студенты УПИ, идем в поход на север…
МИЛИЦОНЕР (рассматривая паспорт Онищенко): Разберемся.
СОРОКИН: Ну вот, смотрите — вот маршрутная книжка, вот справка из вуза…
МИЛИЦИОНЕР: Разберемся. Вы, товарищ… Как вы сказали ваша фамилия?
СОРОКИН представляется.
МИЛИЦИОНЕР:… товарищ руководитель группы! Вы говорите, мол, мы студенты, а гражданин — уже давно можно сказать не студент. Как вы это объясняете?
СОРОКИН: А что тут объяснять? Он — наш выпускник, член нашего туристического клуба.
МИЛИЦИОНЕР: Непонятно. То ли студенты, то ли не студенты. В общем, вы, товарищи туристы, тут постойте, подождите, а мы с гражданином Онищенко прогуляемся до отделения и разберемся, кто он такой и кто вы такие.
СОРОКИН: Я с вами!
МИЛИЦИОНЕР: Нет, товарищ Сорокин, вы не с нами. Вы стоите со своими туристами здесь и ждете, пока я выясню, что здесь делает гражданин И. Е. Онищенко и почему занимается попрошайничеством.
СОРОКИН: Да какое попрошайничество?! Мы же шутили, это же все шутка!
МИЛИЦИОНЕР: Вот я и хочу, чтобы мы в отделении тоже посмеялись, понятно? В общем, стоять, ждать. Я что, не по-русски говорю? Что-то неясно?
Милиционер и Егор отправляются в линейный отдел милиции. Ребята растерянно переглядываются, а Гуся, разозлившись, бросает Любе:
— Все из-за тебя, между прочим!
— Из-за меня? Это я тут спектакль устроила?
— Не тряслась бы над деньгами — ничего бы этого не было.
Люся обиженно фыркает.
— Если я не буду над деньгами трястись, вы через неделю от голода сдохнете! Все сразу прожрете!
И тут Саша Серебров вступает на авансцену.
— Ладно вам, разберемся мы с милицией. Стойте здесь, Игорь, пошли со мной, договоримся с охраной порядка.
Действительно, через какое-то время вернулись уже втроем. На расспросы что там было и как удалось «отмазать» Егора, Серебров только посмеивался: «Да нормально все!», Гуся дулся, а Онищенко виновато молчал и разводил руками: «Если бы не Саша!..» В общем, теперь именно Серебров исправил положение, в этом инциденте он оказался героем дня. А если вспомнить скандал в вагоне, то и там он первым вскочил, чтобы разрулить ситуацию. Так что, похоже, Саша-Семен постепенно превращался в неформального лидера группы, что Сорокину никак понравиться не могло. Теперь обе девушки стреляли глазками в сторону взрослого опытного и смелого мужчины с лихо закрученными вверх усиками. Интересный человек он все-таки, а Гуся зря злится, просто Саша старше и лучше знает жизнь.
А вот в сторону Зои постреливал глазками тот самый пьяный парень со своим странным спутником. Впрочем, когда они выходили на перрон в Серове, оказался этот парень не таким уж и пьяным, да если честно — вообще не пьяным, просто от него противно пахло водкой. Зоя демонстративно отвернулась, мол, не замечаю я ваших взглядов, молодой человек, и замечать не собираюсь. Сначала научитесь вести себя как положено. Но что поделать, все равно косила в его сторону, невольно сравнивая его и с Герой, и с Серебровым. Понятно, что с Герой вообще никого сравнить было нельзя, но Серебров был таким взрослым, смелым и опытным, наверняка, не только опытным туристом, но и… Тут Зоя потребовала сама от себя остановиться, потому что не время было сейчас о всякой ерунде думать. А пьяница этот заметил, как она покраснела и даже подмигнул, наглец. Дурак какой-то.
КУЛИК
— Ну, похоже, амба нам, братцы, — истерически похохатывая сказал усатый Харченко. — Разгромили нашу непобедимую Красную Армию малой кровью на своей территории.
— Не боишься, Харченко? — добродушно спросил толстый Попов, больше всех страдавший от голодухи. — Смотри, шлепнут тебя отцы-командиры.
— И где они, отцы-командиры? — заинтересованно спросил Харченко. — Ты хоть одного тут видишь?
— Да вон, сидит один, да, Сашко? Ты же у нас теперь главный?
Девять человек, оставшихся от стрелкового взвода, сидели кружком на краю небольшой полянки неподалеку от деревни со странным названием
