В носовой башне тонущего корабля тоже ругались двое. Диких уговаривал молодого Тыртова, что спускаться в погреба башни — самоубийство. При попытке передать приказ «выходить наверх и спасаться» по трубе амбрюшота из раструба переговорника забил фонтанчик воды. Тыртов несколько удивился, что вода из затопленного погреба смогла подняться на 10 метров вверх, и чуть было не побежал вниз спасать вверенный ему личный состав погребов башни. Но старый и опытный Диких поймал его за рукав и потащил в сторону миноносца, выкрикивая на бегу объяснения. О том, что времени на «добежать туда, а потом до миноносцев точно не хватит, а погреба уже наверняка затоплены, и если кто и не успел выбраться, то им уже не помочь». В процессе короткого, но бурного объяснения пара офицеров успела все же добежать до «Блестящего», последнего миноносца, отходящего от борта обреченного броненосца.
Ход сражения окончательно вышел из под контроля как Того, так и Макарова. Сейчас вместо «правильного» боя кильватерных колонн эскадр имели место бои отдельных кораблей и отрядов друг против друга. «Ретвизан» по-прежнему с переменным успехом перестреливался с парой «Идзумо» и «Конго». Но когда Щенснович разглядел, что на подмогу к японцам несутся два отряда бронепалубных крейсеров общей численностью восемь килей, ему стало несколько неуютно. С парой броненосных крейсеров при поддержке полудюжины более мелких «собачек» одинокому броненосцу было не справиться. Они неизбежно сначала выбивали его артиллерию огнем многочисленных орудий среднего калибра, а потом и топили его совместной торпедной атакой. Кажется, теперь и «Ретвизану» пришла пора отходить, и успех этого отхода был под большим вопросом, Щенснович понимал, что несколько увлекся. Если никто из русских броненосцев его не поддержит, то в одиночку его съедят. Хотя это и будет скорее всего стоить японцам одного-двух бронепалубных крейсеров, но размен будет явно в их пользу. Кроме Щенсновича ситуацию просчитал самый молодой из русских командиров броненосцев Эссен. Его «Севастополь» вывалился из кучи уходящих на север русских кораблей и пошел навстречу пытающемуся уйти от быстроходных японских крейсеров «Ретвизану» на предельных для его изношенной машины 14 узлах. По иронии, в атаку на японцев пошел самый медленный и старый броненосец русской колонны. Но на мостике «старика» стоял самый молодой и бесшабашный капитан первого ранга в русской эскадре, Эссен.[12]
В быстрой перестрелке на контркурсах относительная победа осталась за русскими броненосцами. Они потеряли, пусть большей частью временно выведенной из строя, примерно половину артиллерии и получили многочисленные пробоины в трубах, испятнанных восьми- и шестидюймовыми снарядами. После потери тяги и из-за затопления в оконечностях, недостаточно прикрытых броней, оба броненосца больше не могли разогнаться даже до 12 узлов. Но зато японцы, в свою очередь, не рискнули атаковать торпедами успевший пристроиться в кильватер к «Севастополю» избитый до полусмерти «Ретвизан». Пример «Кассаги», который шел головным и получил всего одно попадание двенадцатидюймового снаряда, заставившее его временно выйти из боя для спешного ремонта, был слишком ярок. Камимура решил попытаться действовать по первоначальному плану. Он развил недосягаемую для поврежденных русских кораблей скорость в 17 узлов и стал по большой дуге обходить их с востока, направляясь к главной цели японского флота — к транспортам. «Конго» тянул за флагманом сколько мог, но в носовой части, изрядно продырявленной русскими снарядами, стали сдавать переборки, и с разрешения Камимуры он снизил ход и отвернул на юго-запад, к основным силам японского флота.
Того в это время получил наконец информацию о ходовых характеристиках своих броненосцев. Кроме его «Микасы» на 14 узлах могли идти в атаку почти не поврежденная «Сикисима», пара довольно старых броненосцев — «Фудзи» и «Ясима» и пара броненосных крейсеров — «Адзума» и «Якумо». Последний, правда, уже серьезно пострадал от огня русских, но… «Самураю не престало жаловаться на остроту своего меча». Если командующий флотом запрашивает о скорости корабля, то командир ответным сигналом доложит именно о скорости. А не о пробоинах в поясе и вышедшей из строя артиллерии… В голове Того вызрело два варианта того, как ополовиненный японский флот еще может переломить ход сражения. Он мог или всеми силами продолжать атаковать русские крейсера Владивостокского отряда и наверняка добить хоть один из них, неизбежно теряющий ход под обстрелом всего японского флота. Но это никак не могло помешать русским провести в Артур транспорты с провизией. Или… Или шесть линкоров во главе с «Микасой» могли попытаться прорваться мимо дезорганизованных и, кажется, более медленных из-за повреждений броненосцев русских. Увы, уже после поднятия сигнала (что тоже было весьма сложно из-за сбитой на флагмане фок-мачты) на самой «Микасе» сдала правая машина и начали пропускать воду из-за полного хода переборки в носу. Остальные корабли японского флота уже вытягивались в кильватер, направляясь на север, и у командующего оставался только один шанс угнаться за ними и не потерять управления боем. На грот-мачте осевшего носом японского флагмана взвился сигнал — «Авизо „Мияко“ приблизиться для принятия катера». Через пару минут адмиральский флаг на «Микасе» был спущен, а спустя четверть часа авизо под адмиральским флагом догнал атакующую колонну. Пристроившись на правом траверсе идущей головной «Сикисимы», Того снова мог нормально руководить боем. До тех пор, пока русские не обратят внимание на идущий под адмиральским флагом маленький небронированный кораблик. На мостике «Фудзи» кто-то из молодых и романтически настроенных офицеров записал в журнал: «Наш командующий был подобен средневековому даймио, возглавляющему атаку своей бронированной конницы на врага, хотя его собственную грудь защищало одно кимоно».
На мостике «Александра» Макаров в момент начала новой атаки японцев производил «опись имущества». Поврежденные корабли рапортовали о скорости, которую могли развить, и об исправных орудиях. В отличие от своего японского коллеги он находился в еще худшем положении. На «Александре» были сбиты ОБЕ мачты. Если сигналы Того поднимались с задержкой, вызванной беготней сигнальщиков с мостика к грот-мачте по искореженной палубе, то Макарову все распоряжения приходилось сначала голосом передавать на приблизившуюся «Оку». Он уже не раз удивился тому, насколько прав был Руднев, когда убедил его выделить ее и «Алмаз» в репетичные суда. Они во время всего боя держались за линией и исправно дублировали сигналы адмирала, а теперь стали просто незаменимы. Когда Макарову доложили, что Того опять идет в атаку, он на пару секунд впал в состояние неконтролируемой ярости. Что вылилось в поток столь не свойственной для него ругани:
