вам это ни принесло».
Воистину, только глупец не слышит этих предупреждений и покидает в такие дни теплый дом. И вот в пути посол отморозил себе нос. Он вспух, как кувшин, посол все время стонал, а я отвечал ему:
— Не горюй, бог всемилостив!
Большинство спутников отморозило руки и ноги, и мы пробыли полтора месяца в одном из городов России, чтобы подлечиться, пока не наступила весна. За пропитание пришлось платить бухарским купцам, и каждый из них делал свой вклад, кряхтя и негодуя. Если бы посол не был так глуп, то провел бы это самое время в столице, и содержание людей взяло бы на себя правительство. Правда, он сам хотел поскорей добраться до Бухары, а не задерживаться где-то в пути, но по глупости не послушался совета добрых людей.
Далее. Когда мы ехали в Петербург, Россия объявила, что бухарский эмир признал ее власть и отправил в столицу своего сына. Англичане не поверили этому и послали специального человека для ознакомления со всеми обстоятельствами на месте[60]. И вот однажды, наш переводчик привел к нам англичанина, говорившего по-персидски, и объявил:
— Этот господин приехал из Англии; хочет говорить с вами.
Тот ученый муж стал рассказывать нам о бухарском после в Руме.
— Он пробыл в моем доме три дня. Он оказался глупым человеком, хотя мы его и считали бухарским Бу-Али.[61]
Затем англичанин сказал, обращаясь к послу:
— Император — великий государь, вы хорошо поступили, что начали мирные переговоры с ним, послав миссию. Теперь же вам надо постараться лет пятьдесят — сто соблюдать договор и сохранять мирные отношения, ведь от этого зависит благополучие народа.
На это посол ответил:
— Войны и распри между правителями возникают из-за недостатка. Нам принадлежали перечисленные мной земли. Их уступил эмир Насрулло на пастбища Дост-Мухаммаду афганскому[62], когда тот жил в изгнании в Бухаре. Сейчас эти земли находятся в ваших руках. А другие наши земли ныне завоеваны Российской империей. Если все эти земли будут возвращены, то каждый удовольствуется своими владениями и никаких войн и раздоров не будет. Если зам нужен покой, то верните наши земли, пусть император также вернет их, и мы вернемся к себе.
Англичанин только удивился этой речи и спросил переводчика по-русски:
— Что он говорит? Он не отвечает на мой вопрос, а плетет что-то совсем несуразное. Ведь эти слова должны исходить от нас, а не от него.
— Это глупый и тщеславный человек, — промолвил переводчик, — ему, может и курятника не дадут, а он претендует чуть ли ни на весь свет.
Англичанин задал послу другой вопрос:
— Когда вы сеете хлопок и сколько раз поливаете? Если вам для разведения нужны семена американских сортов, я дам. Это очень хороший сорт.
А посол ответил вопросом:
— Ты говоришь о шелковых коконах?
Я вмешался и сказал, что речь идет о хлопке.
— Когда мы ехали сюда, — заговорил посол, — на берегу Сыр-Дарьи были свалены тысячи мешков с хлопком. Если откроются пути, то купцы могут вывезти еще больше.
Англичанин засмеялся, встал и простился.
В самом деле, если бы посол вел себя разумно, то нам вернули бы некоторые области. Если бы даже он молчал, то сами везиры вернули бы какие-нибудь земли по случаю прибытия царевича. По крайней мере, он мог бы получить письменное обязательство, что Россия в течение ста лет не будет воевать против нас. И это хотя бы избавило наш народ от опасений, что Россия если и не завоевала нас в этом году, то завоюет в следующем.
Мы прибыли в Ташкент в таком позорящем нас состоянии. Царевич не терял надежды, что губернатор вернет Бухаре какую-нибудь область, но тот ограничился мелкими подачками и выпроводил нас. И вот мы в Бухаре. Эмир тоже надеялся на возвращение некоторых областей и огорчился, узнав, что этого не случилось из-за его собственной ограниченности и глупости посла. Он спросил меня:
— Видимо, глупость посла причиняла вам много неприятностей?
— Намеренно посол не делал ничего, — ответил я, — что было бы против интересов государства. Однако все, что он ни говорил, было не к месту, но он в этом не виноват. Вина здесь лежит на правительстве, которое назначает на ответственные посты подобных людей. Он очень напоминает мне обезьяну-сторожа.
— А что это за история? — спросил эмир, и я начал рассказывать:
— Некий садовник очень сдружился с обезьяной и не расставался с ней. Однажды он лежал и отдыхал в саду. Обезьяна взяла веер, чтобы прогнать мух. Но сколько обезьяна ни помахивала веером, мухи целыми роями слетались со всех сторон и садились на глаза и нос садовника. Выведенная из себя обезьяна подняла камень в десять серов, при помощи которого садовник взвешивал виноград, швырнула в мух и раскроила череп садовнику. Такова участь того, кто поручает свои дела недостойному.
— Что же делать, — промолвил эмир, — кушбеги рекомендовал его на это дело.
Я не стал говорить, что кушбеги глупее посла. Помню, однажды на собрании везир императора спросил меня:
— Я слышал, что бухарский везир Мухаммад-шах кушбеги человек хороший, но неграмотный. Как же он ведет дела везирата?
— Он стал везиром, — ответил я, — за долгую и верную службу эмиру, он с самого детства верный его слуга.
Императорский везир продолжал:
— Я же не говорю, что его надо повесить или заточить в тюрьму. Но ведь везират требует ума и грамотности. Везир должен быть разумным, образованным, чтобы он мог предотвратить вредное для государства. Способности везира должны быть почти такими же как у правителя, ведь везир — доверитель тайн падишаха. И если он неграмотен, то станет доверять государственные тайны своему письмоводителю, а тот не обладает способностями везира, и тайна неизбежно будет разглашена.
Я ответил ему:
— У нас очень мало государственных тайн, так как мы почти всегда живем в мире. Правда, у нас бывают личные секреты, но разглашение их безвредно.
— Хранение всякой тайны, — сказал еще везир, — признак благородства и человечности. Если падишах грешит и развратничает, то никто не должен знать об этом. Соблюдение этого условия предохраняет царей от недозволенных поступков.
О глупости нашего везира он узнал из следующего. Когда-то к нам прибыло для ознакомления со страной несколько русских начальников. Их обвинили в чем-то, заковали в цепи, отобрали имущество, а потом выпустили, придумав какой-то повод.
И
