люблю!
Горячая слеза скатилась по моей щеке, и я посмотрел в окно. На небе горели тысячи волшебных белых свечей, зажигая ночь перед Рождеством.
Конец воспоминаний
Слёзы, наполненные детским счастьем, высоко ценятся в доме. Я собираюсь их продать, но пока не решил, кому именно. Возможно, они пригодятся новоприбывшему, чтобы он не сошел с ума за несколько недель. Дом слёз – это что-то вроде аквариума. Не успеваешь дать имя новой рыбки, как она сразу умирает. На сто девятом этаже живет женственный Эрл, которому на днях должно стукнуть двадцать три года. Когда мы с ним виделись в последний раз, он был похож на маленькую аниме-девочку с большими глазами, круглым бледным лицом и тонкими губами, на прорисовку которых у Создателя очевидно не хватило времени. После метаморфоз он, скорее всего, стал выглядеть симпатичнее. Эрл предлагал мне посетить его комнату, чтобы познакомиться с тремя любовными игрушками: Эроса, Людуса и Сторге. Я тут же отказался и постарался забыть, что в доме слёз существует сто девятый этаж. Из чистого любопытства мне стоит попробовать заглянуть чуть выше. Возможно, удастся выиграть в лотерею и найти адекватного человека или монстра.
Язык безумия
– Тебе сюда нельзя, Колин Вуд.
– Почему это?
Винсент стоит напротив и с каменным лицом пятый раз повторяет, что мне нельзя телепортироваться на сто десятый этаж.
– Значит, что-то здесь нечисто, – говорю я. – А может, на сто десятом этаже находится выход? Что-то вроде портала в другой мир или, на худой конец, окно, через которое можно увидеть местные достопримечательности? Они, кстати, вообще существуют?
– Никаких окон нет, – спокойно отвечает Винсент. – Но есть то, что тебе видеть совсем не обязательно. Если ты хочешь выбраться из дома слёз человеком, разумеется.
Ага, хитрый Винсент начинает игру «хороший монстр». Знаю я эти приемчики.
– Послушайте, уважаемый повелитель камня. Я торчу здесь уже целый месяц. Меня не удивишь дешевыми фокусами. Скажите, что вы прячете на сто десятом этаже?
Впервые я наблюдаю, как брови Винсента медленно хмурятся и нерешительно поднимаются вверх. Он что, не может определиться, прийти в бешенство или остаться равнодушным?
– Всего лишь месяц, и ты уже вообразил невесть что, – напряженно говорит Винсент. – Некоторые годами не могут привыкнуть к этому месту.
– Да-да. А большинство сдаются за две недели, мне это известно. И меня волнует вопрос, что происходит в дальнейшем с людьми, которых вы обратили?
– Они продолжают существовать в человеческом мире около сорока лет, после чего уходят в мир мертвых. Я об этом неоднократно говорил. Тебе следует внимательнее слушать, Колин.
– В мир мертвых? – переспросил я. – В первый раз слышу. Можете рассказать поподробнее?
– Что конкретно ты хочешь узнать?
– Ну, допустим, вы были в мире мертвых?
– Да, – невозмутимо ответил Винсент. – Я часто там выполняю задания по поручению Виктора Бормана.
– И люди туда попадают после смерти?
– Разумеется. Они отправляются в исходную точку. Как и монстры.
– Оказывается, мы с вами так близки, когда дело касается смерти. И кто же там всем заправляет? Виктор Борман?
Винсент отвел взгляд в сторону.
– Ну, скажите?
– Мир мертвых принадлежит Юргену Лаосу.
– А этот Юрген управляет Виктором?
– Нет.
– Тогда кто главный в вашей фантастичной иерархии? Я же должен понимать, к кому обращаться в случае гибели своих родственников. Вдруг я захочу вернуть их с того света? Или самому вернуться, если меня убьют.
– Ты уже наполовину мертв, Колин, – напомнил Винсент. – Или забыл, почему видишь чужие воспоминания и способен перемещаться в пространстве? Ты вернешься в мир живых, если выберешься из дома слёз.
– Признайтесь, вы же хотите, чтобы я выбрался, а не превратился в монстра?
– Я ничего не хочу, – сказал Винсент. – Всего лишь информирую.
– Тогда проинформируйте, что находится на сто десятом этаже. Я ведь не отстану.
Винсент промолчал.
– Не хотите рассказывать? – уточнил я. – Вы странный монстр, Винсент. Обсуждаете с людьми такие сложные темы, как символизм и постмодерн… а сказать, что находится на сто десятом этаже, не можете. И как после этого тебя воспринимать всерьез?
– Меня давно не тревожит, что обо мне думают люди, – равнодушно отозвался Винсент. – Я здесь по поручению Виктора Бормана. Если человек не желает начинать со мной диалог, я не буду настаивать. Но если ему интересно узнать строение нашего мира, я поделюсь известной мне информацией.
– И как я понимаю, сто десятый этаж не входит в вашу образовательную программу?
– Правильно понимаешь.
Словесная перепалка ни к чему не привела, и я в итоге отстал от Винсента. Раз он не понимает человеческий, значит придется говорить с ним на его родном языке. Языке безумия.
Если вы хотите больше узнать о мире мертвых, то вам следует ознакомиться с другими произведениями Юргена Лаоса. Моя история не связана напрямую с миром мертвых и поднимает другие проблемы.
В доме слёз я совсем не тот мальчик, которого знают родители. Язык безумия становится моим родным. Это как однажды попробовать сочное американо и навсегда отказаться от разведённого латте. То есть это нелогично и совсем не обязательно, но иначе уже не можешь. Организм как-то сам перестраивается, а ты просто стоишь и наблюдаешь со стороны.
Чтобы попасть на сто десятый, нужно отвлечь Винсента. Если я начну все крушить, то очень быстро потеряю сознание или вообще свихнусь. Поэтому следует действовать умнее, то есть найти ребят, которые сами учинят погром. Десять капель слёз с воспоминаниями о том, как одноклассники поджигали мои волосы, – и этот дом тряханет мама не горюй. Десять капель слез – максимальная доза для монстров, чего уж говорить о людях. Осталось только выяснить, кому их можно отдать.
Я перемещаюсь на сто двадцать шестой этаж. Здесь живет Майки. Вечный весельчак. Представляете, он даже рад тому, что попал в дом слёз. Говорит, никогда не испытывал настолько ярких ощущений от жизни. Майки играет с чужими воспоминаниями, как обезьянка с гранатой.
– Привет, Майки, – говорю я. – Есть дело.
Я застал его в небольшом коридоре, рисующим на белых глянцевых стенах странные иероглифы, похожие на египетский язык. У Майки была единственная комната, зато какая! Обставленная работами известных импрессионистов, имажинистов, постимпрессионистов, всякими кисточками разных размеров, листами бумаги, карандашами…короче, если бы у Майки была жилка предпринимателя, его этаж назывался бы «Художественный магазин для сумасшедших».
– Секундочку, – отвечает он, не отрываясь от своего занятия. – Еще один штрих. Самую малость. Ух, как же у меня внутри все полыхает. Буквы так и прыгают!
– Дом разрешает рисовать на стенах? – удивляюсь я.
– Еще бы! Я же художник. Здесь таких любят. Разве не
