Домочадцы по очереди подходили к нему, чтобы пожать руку, Ноэми воздержалась от этого ритуала.
– Ну вот и вы, – заметив ее, сказал Говард. – Давайте садитесь со мной рядом.
Одарив его вежливой улыбкой, она послушалась. Флоренс, Вирджиль и Фрэнсис устроились на другом конце комнаты. «Интересно, всегда ли он выбирает счастливчика, которому позволяет сесть рядом?» – подумала девушка. Давным-давно эта комната, возможно, была наполнена родственниками или друзьями, надеющимися, что Говард Дойл поманит их пальцем. Картины на стенах и усыпальница намекали на большую семью. Возможно, когда-то здесь жила надежда на потомков, которые не оставят Дом-на-Горе.
Внимание Ноэми привлекли две картины над камином, написанные маслом. На них были изображены юные девушки. Обе светловолосые, похожие друг на друга так сильно, что на первый взгляд их можно было принять за одного человека. Однако отличия все-таки были: прямые пшеничного цвета волосы против медовых локонов. У девушки слева лицо было чуть полнее. На пальце одной виднелось янтарное кольцо, точь-в-точь такое же, как у Говарда.
– Это ваши родственники? – спросила заинтригованная Ноэми, решив, что все Дойлы, в том числе присутствующие в комнате, чем-то неуловимо похожи.
– Это мои жены, – ответил Говард. – Агнес умерла вскоре после нашего прибытия сюда. Она была беременна, когда болезнь унесла ее в могилу.
– О, мне так жаль…
– Это было давно. Но она не забыта. Ее дух живет в Доме-на-Горе. А справа моя вторая жена, Алиса. Она была плодовита. Долг женщины продолжить род. Из детей, правда, остался только Вирджиль, но Алиса хорошо справлялась со своим долгом.
Ноэми взглянула на бледное лицо Алисы Дойл. Светлые волосы каскадом спадали на спину, в правой руке она держала розу. Лицо было серьезным. Агнес, слева от нее, также не излучала особой радости. В руках она держала букет цветов. Янтарное кольцо отражало луч света, попавшего на него. Женщины, одетые в шелка и кружева, смотрели с портретов, и в лицах читалось… что? Решимость? Уверенность?
– Они были красивы, не так ли? – спросил старик. В его голосе слышалась гордость человека, получившего красивую ленту на ярмарке за свинью или кобылу.
– Да. Хотя…
– Хотя что, милая моя?
– Ничего. Они так похожи.
– Так и должно быть. Алиса – младшая сестра Агнес. Они обе были сиротами и остались без гроша. Но мы были родственниками, кузенами, поэтому я взял их в семью. Когда я отправился сюда, мы с Агнес поженились, и Алиса поехала с нами.
– Вы женились на кузинах, – сказала Ноэми. – И на сестре жены…
– Это вас шокирует? Катерина Арагонская сначала была замужем за братом Генриха Восьмого, а королева Виктория и Альберт были кузенами.
– Значит, вы считаете себя королем?
Улыбаясь, Говард потянулся и похлопал ее по руке. Его кожа была сухой и тонкой, как бумага.
– Ничего такого грандиозного.
– Нет, меня это не шокирует, – вежливо ответила Ноэми.
– Я почти не знал Агнес. – Говард пожал плечами. – Мы поженились, но и года не прошло, как пришлись организовывать похороны. Тогда дом еще не достроили, а шахта работала всего несколько месяцев. Потом прошли годы, Алиса подросла. В этой части мира для нее не было достойных женихов. Так что это был естественный выбор, можно сказать, предопределенный. Это ее свадебный портрет. Видите? Дата четко видна: тысяча восемьсот девяносто пятый. Чудесный год. Столько серебра добыли. Целую реку.
Сбоку действительно был написан год, а ниже – инициалы невесты: А. Д. Точно такие же инициалы были на портрете Агнес, только год другой: 1885-й. Ноэми стало любопытно: они просто стряхнули пыль с приданого первой невесты и передали сестре? Она представила, как Алиса достает белье и рубашки с монограммой АД, прижимает к груди старое платье и смотрит в зеркало. Ничего скандального, но все равно ужасно.
– Красавицы, мои дорогие красавицы, – сказал старик, все еще накрывая руку Ноэми и глядя на картины. Его пальцы терли ее костяшки, и ощущение было неприятным. – Вы когда-нибудь слышали о «карте красоты» доктора Гальтона? Он ездил по Британским островам и составлял список увиденных женщин. Заносил их в каталог как красивых, нейтральных и отталкивающих. Лондон был на первом месте по красоте, Абердин – на последнем. Это может показаться забавным, но здесь есть логика.
– Снова антропология, – заметила Ноэми, аккуратно забирая руку из его ладони и вставая, словно желая поближе посмотреть на портреты.
Честно говоря, ей не нравилось не только прикосновение – ей был неприятен запах, исходящий от халата старика. Возможно, дело в мази или лекарствах, которые он принимал.
– Да, антропология. А что вас смущает? Разве Ломброзо не изучал лица мужчин, чтобы определить типаж преступника? Наши тела прячут столько тайн и рассказывают столько историй без единого слова, разве нет?
Ноэми взглянула на портреты: сжатые губы, острые подбородки и роскошные волосы. Что они говорили, когда кисточка касалась холста? Я рада, я в отчаянии, мне безразлично? Кто знает. Можно представить сотни вариантов, но какой из них истинный?
– Вы упомянули Гамио, когда мы разговаривали в прошлый раз, – сказал Говард, хватая трость и вставая напротив нее. Увы, попытка Ноэми увеличить расстояние между ними провалилась. – Вы правы. Гамио считает, что естественный отбор помог местным жителям этого континента продвинуться вперед, позволяя адаптироваться к биологическим и географическим факторам, которым иностранцы противостоять не могли. Когда пересаживаешь цветок, нужно думать о почве, разве нет? Гамио был на правильном пути.
Говард сложил руки на трости и кивнул, глядя на портреты. Ноэми хотелось, чтобы кто-то открыл окно. В комнате было душно, остальные члены семьи тихо перешептывались. Впрочем… они ли это говорят? Голоса звучали, словно гудение насекомых.
– Интересно, почему вы не замужем, мисс Табоада? Вы ведь уже в подходящем возрасте.
– Мой отец задается тем же вопросом, – сказала Ноэми.
– И какую ложь вы ему рассказываете? Что вам нравятся многие молодые люди, но вы не можете найти того, кто вас очарует?
Он почти угадал, и, возможно, придай он словам определенное легкомыслие, они бы сошли за шутку. Ноэми схватила бы его за руку и посмеялась. «Мистер Дойл», – сказала бы она, и они бы поговорили о ее родителях или о том, как она постоянно ссорится с братом и с многочисленными шумными кузенами.
Но слова Говарда Дойла прозвучали жестко, а в глазах было нездоровое оживление. Он едва ли не ухмылялся, глядя на нее. Высохшей рукой он убрал локон с ее лба, словно оказывал ей одолжение. В жесте не было никакой доброты. Говард был высоким, и Ноэми не нравилось поднимать на него взгляд, но еще больше не нравилось, когда он наклонялся к ней.
Старик был похож на палочника, насекомое, прячущееся под бархатным халатом. Губы его изогнулись в улыбке, когда он наклонился в очередной раз и пристально посмотрел на нее.
