отвечать по грамматике, а до конца урока остается еще полчаса.
— Ну? — сказал Крум.
— Ну? — сказала Хлея.
— Ну? — сказал весь стадион.
Человек обретает крылья не только от вдохновения, но и от ярости. Она бушевала во мне, как Ниагарский водопад.
— Ладно, смотрите! — гордо сказал я. — Не думайте, что я смалодушничал.
За несколько месяцев до этого я угостил одну собаку кремом для обуви. По-видимому, этот продукт не показался ей достаточно вкусным, иначе зачем бы ей было набрасываться на меня с намерением порвать штаны! Я же побежал, чтобы спасти свою одежду, и, увлекшись, перепрыгнул огромную яму. Моя преследовательница упала в эту яму, завизжала и наотрез отказалась от осуществления своего скверного замысла.
Это воспоминание промелькнуло в моем уме яркой кометой. Я отошел метров на тридцать-сорок, представил себе, что за мной гонится та самая собака, и рванулся к легкоатлетической яме. Одна, две, три секунды! Песок приближался ко мне, оранжевел предупредительно-вызывающе, а начальная линия очерчивалась очень ясно и четко, потому что была сделана из пластмассовой синей планки.
Прыжок!
Я бросил ноги вперед и вверх, сделал ножницы. Когда погрузился в песок, наступила полная тишина.
«Сочувствуют…» — подумал я и выплюнул с досадой несколько песчинок.
Внезапно вокруг меня раздались вопли страшного восторга. Один марсианин промерил расстояние автоматической рулеткой.
— Девятьсот лулит! — сказал он и от изумления так открыл рот, что даже пищевод было видно.
— Девять метров девяносто сантиметров! — заорал Крум. — Ровно девять девяносто! Новый мировой рекорд!
Все на меня смотрели, точно на какое-то диковинное существо. А я смотрел на них примерно так, как смотрит каменщик с очень высокой дымовой трубы. Несмотря на свое волнение, я сразу понял, как сумел постоять за родную легкую атлетику. Между прочим, я задал много работы газетам, радио и телевидению, потому что такое достижение выходит за пределы даже самых больших человеческих возможностей.
Приняв подобающую позу, я спросил:
— Есть среди вас правомочные спортивные судьи?
Откликнулось несколько человек.
— Хорошо! — сказал я. — Регистрируйте рекорд и посылайте протокол во Всемирную федерацию легкой атлетики!
Судьи вежливо поклонились.
Я задал еще вопрос:
— А фоторепортеры есть?
Опять-таки объявилось несколько человек.
Я посмотрел на них дружелюбно:
— Сделайте десять тысяч моих снимков и экспедируйте вашими ракетами во все земные ежедневные издания плюс в нашу окружную газету. Там работает мамин двоюродный брат, его эта приятная новость очень обрадует. А учительница физкультуры навсегда закрепит за мной шесть баллов!
Крум взглянул на меня умоляюще:
— Саша, а про меня забыл?
Я тотчас его понял и заявил:
— Сделайте один снимок и Крума, когда он участвует в замере моего достижения. Он мой самый большой друг, нужно, чтобы о нем тоже знали. А заголовок дайте такой: «Александр Александров — сильнейший из легкоатлетов!» Или: «Без ракеты — около десяти метров!» Так тоже звучит правдиво и образно. Разрешаю и другие заголовки, но чтобы они не слишком превозносили меня — это противоречит моей скромности.
— Скромность твоя заметна, — сказала Хлея.
Марсиане повытаскивали из карманов своих стекловидных комбинезонов какие-то зажигалки и стали щелкать ими вокруг меня. Нетрудно было догадаться, что это фотоаппараты.
— Товарищ рекордсмен, прыгните еще! — попросил один из журналистов.
Я не из тех знаменитых спортсменов, которые надуваются, как резиновые гусаки. Доставил им это удовольствие. Сейчас я уже не воображал, что за мной гонится собака. Результат оказался на несколько сантиметров меньше, но зато мой прыжок был запечатлен на пленке на вечные времена.
— Ах какой феномен! — восклицали все и разглядывали меня с боязливым почтением.
Я пообещал размножить им автографы на ротаторе, иначе, того гляди, руку вывихнешь от стольких подписей.
— Горжусь тобой! — сказал Крум. — Надеюсь, когда станешь разъезжать по олимпиадам, будешь присылать мне открытки с видами…
— А не желаешь ли покупать их самостоятельно? — спросил я благосклонно.
Мой друг понял меня не сразу. Он уловил мою тонкую мысль только после того, как я ее разъяснил:
— Каждый знаменитый спортсмен имеет своего тренера, который учит его тому-сему и получает хорошую зарплату. Я-то не нуждаюсь в обучении, потому что сам спец, но для рекламы недурно иметь и тренера. Назначу таковым товарища Крума Петрова Попова.
От радости Крум запрыгал по беговой дорожке. Это он проделывал легко и грациозно, как заправский цирковой артист. Никогда бы не подумал, что его толстое тело обладает такой прыгучестью.
В довершение героического дня оставалось добиться аплодисментов Хлеи. Как я уже говорил, ей присущи все качества космической красавицы, так что ее похвалы подействовали бы на меня подобно десерту.
— Хорошо прыгаешь, — сказала она.
— Только и всего? — уточнил я нервно.
— Не только и всего, — улыбнулась марсианка. — Потренируешься — может быть, прыгнешь и дальше.
Я почувствовал, как во мне назревает возмущение непризнанного гения:
— А насчет мирового рекорда ничего не скажешь?
— Нет, — ответила Хлея. — Не могу говорить о том, чего нет…
Мне показалось, что я закипаю, но она опередила этот эффект:
— Саша, ты хороший мальчик, и я очень сожалею, что ты впал в заблуждение. Ко всему вдобавок временно заблуждаются и мои сопланетники, забывшие в своем восторге кое о чем совершенно очевидном. Прыгать на Земле и прыгать на Марсе — это совершенно разные вещи. Земля гораздо больше, и потому притяжение там значительно большее. Ты уже учил физику, и я могу легко тебе объяснить. На Земле сто литров воды весят сто килограммов, а здесь, на Марсе, — только тридцать семь. Поэтому здесь легче бежать, прыгать и вообще двигаться. На какой-нибудь еще планете ты прыгнул бы не на десять, а на сто метров, но и тогда не стал бы мировым рекордсменом. И все же по сравнению с нашими прыгунами ты более даровит, у тебя крепкие мускулы. Потому-то все и восхищаются тобой так шумно.
Выглядел я, наверное, как в воду опущенный. Лишь теперь мне стало ясно, почему прошлой ночью Крум не ушибся, упав с постели, почему только что прыгал, как акробат. Понял,
