человеческого понимания. Закрыть глаза, вздохнуть поглубже, откидывая мирские запахи и перестраиваясь на тонкие энергии…
Огонь! Много её огня. Сожгла человека. Так и надо падали, посмевшей покуситься на его душу. Вода. Много чистой воды, полной первородной энергии, такой знакомой, принадлежащей её человечку. Жив.
Сладковатый запах смерти, тянущийся повсюду, разливающийся тонким ароматом первобытного ужаса. Они приходили убивать, он прекрасно чувствует их намерения. А его душа… жива… но что это? След души тянется в лес, он это видит. И в то же время, еще один след перемешивается с водой далеко отсюда и спускается в глубину.
Этого не может быть! Быстрее к воде.
Гладь огромного озера пугает. Он не вернется до того, как увидит её, не сейчас. Дом не убежит, а вот она… След предательски рассеивается над водой, будто душа покоится на дне. Что за чушь! Тело может утонуть, но не душа. Хвост бешено задергался, хлестко ударяясь о берег, выдавая разом охватившее смятение. Капли начавшегося дождя размывают последние эманации, он теряет с ней связь. Она умерла? Нет, жива. Вернулась? Невозможно!
Так почему он больше не чувствует? Не чувствует свою драгоценную душу, будто кто-то смешал ее запах с миром, вычеркнул его из памяти.
***
– Так как ты нас нашел? – резонно спросила я, перебирая пальцами шерстку хвоста.
– Пришлось вспомнить, как пахнет твоя непраздная самочка. С трудом, между прочим, – ворчливо пробухтел он, едва ли не облизывая моё ухо. – И то пришлось помотаться по деревням и городам, стирая копытца.
– А что за время пришло?
– Тот пенек с кувалдой клятву нарушил.
– Кузнец? – поразилась я.
– Ага. Как раз руку жал павлину в цилиндре, радовался удачному заказу, а я тут как тут. То-то славно он орал, что огонь в кузне погас, а новый запалить не может! – довольно улыбался клятик.
– Это кто ж нему пришел за моей туркой?
– Не знаю. Хотя запах чуть-чуть знакомый.
Хм… Запатентовать свое «изобретение» я так и не успела, а потому ничто не может помешать незнакомому проходимцу использовать джезву. То, что кузнец лишился силы, отозвалось во мне горьким удовольствием – неприятно, конечно, но нечего клятвы нарушать. Увы, это больше напоминает месть клятвопреступнику, а не превентивные меры воровства идеи.
Но мне ли сейчас об этом переживать? Мой план рухнул в одночасье, собственная единственная турка осталась на развалинах графской кухни, в сундуке спрятан небольшой мешочек ягод, а приобрести новые по старым каналам – это публично назваться графиней Амори́ и нарисовать на лбу мишень.
Даже сама попытка выйти сейчас на рынок с кофе – это верный способ самоубийства. Каждой собаке в высшем свете известно, кто принес в мир новое слово и что оно значит.
Без защиты титулом, деньгами и суровым к чужакам папочкой нечего и думать о кофейной империи. Разве что пресловутая репутация слуг, о которой говорил Ясень…
Мечты. Сейчас нужно думать о насущном хлебе, а именно – о деньгах для всей нашей скромной, но разнообразной семьи.
Спускаясь вниз в большой холл с чертиком на плече, прячущимся под волосами, я приняла решение познакомить его со всеми. Моей власти хватит на то, чтобы упредить убийство малыша, а потом к нему привыкнут. Может быть, даже полюбят.
– Тьфу, собачья погода! Как знал, что до обеда не успею, – насквозь мокрый Феликс зашел в дом, стряхивая с себя мгновенно тающие снежинки. – Извольте принимать заказ, леди: краски, лак, валики. Даже артефакт для циклевки добыл. Пол-то тут крепкий, обновить его поверху и ладно будет. Лавочник-клят еще и недоволен был, мол, чего торчу у дверей, пока он есть изволит. Я согласен, обед – это святое, но уходить так далеко от лавки, а потом возвращаться вразвалочку… Всех покупателей растерять можно.
Я внимательно осмотрела большое помещение, которое служило нам чем-то вроде прихожей. Практически идеально прямоугольное, около сорока квадратных метров, которые пустовали в силу непонимания, куда такое богатство приспособить.
– Столовая раньше была, – рассказала однажды Берта. – Мы-то с муженьком бездетны, а сестра его с нами жила, вот уж у кого поросль младая не переводилась, каждый год рожала. Поэтому и приспособили эдакое пространство под трапезную и игры детские. Где столовались, там и игрались. Муж-то мой сердился, да против слез сестриных не устоял, а мне и отрадно за дитями наблюдать было. Они ж не виноваты, что мать их – королева змеиная.
Мы ели на кухне, куда заказали небольшой, но вместительный стол, благо, помещение позволяло.
Еще раз оглядев пустующие метры, я перевела взгляд на дверь, ведущую в кухню, где колдовала наша повариха. Хм...
Кажется, нашла.
Глава 9
Как они смеялись… Заливаясь хохотом, хлопая в восторге ладонями о колени, постанывая от смеха и утирая слезы.
Я стояла, неожиданно красная от смущения и злая до чертиков, слушая этот унизительный гогот над моей скромной задумкой.
– Или вы сейчас же прекращаете смеяться, или… или… я вас покусаю! – пыхтя от возмущения, выдавила я.
– Ой, девочка, не горячись, – всхлипнула от смеха Берта. – Норовом ты крута, но дай хоть повеселиться от души.
– Не за мой счет, пожалуйста.
– Как же не за твой, ежели ты сама угощаешь, – старческое хихикание полоснуло по ушам обидой.
– Мы сами виноваты, как не крути, – улыбнулся дворецкий, силой воли останавливая смех, рвущийся наружу. – Могли бы догадаться, что наша леди будет мыслить масштабами… леди. Не смею огорчать госпожу, но вы слегка неверно оцениваете наши возможности.
– А главное, покупательскую способность и спрос целевой аудитории, – покрутил в руках перо Ясень. Он один не смеялся, когда я рассказала свою идею, просто размазал её критическим маслом по скептическому хлебушку. – На кой клят им играть в благородных и тратить барыши в заведении, если можно спокойно поесть дома?
– Сокращение времени на дорогу, возможность пообщаться со знакомыми, не зовя к себе толпу народа, частичное причисление себя к богачам, имеющим возможность заказать еду и пообедать не дома. Сейчас зима, а многие лавочники и ремесленники живут на окраине города, поэтому добираться до родной хаты по слякотному морозу и обратно – то еще удовольствие.
– Где ж нам денег взять, чтоб помещение арендовать? – вздохнула повариха. Ей, как ключевому звену моего плана, выпадала самая тяжелая, но амбициозная работа – стать шеф-поваром нашего ресторанчика.
– Прямо-таки ресторанчика? – усомнился мой помощник. –
