кажется, и вовсе внимания не обратил, поднял юбки, от верхнего платья и нижнюю, выше талии, провёл пальцами по обеим ногам, от щиколоток до бёдер, нарочито неспешно, легко. Склонился к Аверил, начал покрывать её лицо и шею короткими поцелуями, от которых становилось всё жарче и жарче. И пальцы одной руки пробрались под расшитое тончайшим гаальским кружевом бельё, прикоснулись к сокровенному, лаская умело, воскрешая воспоминания о том утре, когда Герард укусил её.
Только теперь не страшно. Теперь тело стремилось к большему, разум не возражал, но принимал с радостью, и сердце заполошно билось в груди. Пламя внутри разгоралось, разрасталось и стон будто сам собой с губ сорвался. Герард приподнялся, снял с Аверил бельё, аккуратно развёл девичьи ноги, устраиваясь меж ними. Услышав, как Герард возится со штанами, Аверил, не удержавшись, зажмурилась всё же.
Боль ведь неизбежна, разве не так?
Проникновение было медленным, осторожным, хотя запах, тяжёлый, дурманящий, предгрозовой, продолжал кружить голову, и огонь не думал утихать, лишь замер мимолётно, словно запечатлённый на картине. Ощущение странное, пожалуй, непривычное и чуточку неудобное, но боли, долгожданной, обещанной боли нет. Совсем.
И это тоже странно. Так не бывает.
Или бывает?
Горячие ладони скользнули по бёдрам, первое движение усилило ощущение неудобства, и на всякий случай Аверил заставила себя лежать смирно. Вдруг всё будет так, как ей рассказывали?
Запах обнимал ласково, крепко, дыхание мужчины касалось щеки, и Аверил открыла глаза, встретила сумрачный взгляд Герарда. Потянулась сама, прижалась, подаваясь бёдрами навстречу, позволяя огню затрепетать язычками по всему телу. Ощущение неудобства исчезло постепенно, сгорело незаметно в пламени, растворилось в настойчивом желании принадлежать этому мужчине.
Отдать всю себя.
И сделать его своим, только своим.
Когда огня стало неожиданно много, так, что Аверил показалось на секунду, будто она и в самом деле сгорит в нём, по-настоящему, он вдруг полыхнул ярко, ослепляя и оглушая, срывая с искусанных губ новые стоны. Герард замер, притиснув девушку к покрывалу, дыша тяжело, неровно. Отпустил не сразу, лишь несколько минут спустя, а до того обнимал, прижавшись влажным от пота лбом к её лбу. И Аверил внезапно поняла, что улыбается, пусть и не могла взять в толк почему.
Впрочем, едва ли это имело какое-то значение сейчас.
* * *
Вопреки ожиданиям, крови тоже оказалось немного, хотя Аверил после всех когда-либо услышанных рассказов думалось, что будет больше, разве что не рекой полноводной, словно после ранения тяжёлого. И Герард не спешил совсем отпускать девушку, только одежду оправил да передвинуться в сторону позволил, затем обнял со спины, как бывало прежде, прижал к себе, носом в распущенные волосы зарываясь. Запах стал не слабее, но будто перетёк, переплавился в другую форму, превратившись в успокаивающий, родной, точно объятие любящей матери.
Аверил не решилась нарушить молчание, ровное, неожиданно уютное. Отложила на время докучливые мысли, расслабилась, наслаждаясь что объятиями тёплыми, что негой ленивой, разморенной. Даже задремала и проснулась от приглушённых голосов в коридоре. Голоса быстро стихли, но Аверил, вспомнив о словах Герарда, осторожно шевельнулась, посмотрела через плечо на мужчину. Герард не спал и улыбнулся нежно, взгляд Аверил встретив.
— И часто они так спорят?
— Кто? — растерялась Аверил.
— Торн и твоя камеристка.
— Постоянно.
— Из-за чего?
— Порою кажется, будто из-за всего на свете. То Торнстону обязательно надо высказаться по поводу книг, которые читает Стевия, или из-за того, что и как она говорит, насмехаться над нею и дразнить, то Стевия заводит с ним беседы совершенно неподобающим тоном и на темы, явно неподходящие для обсуждения с хозяевами. Стевия часто приносит книги с… новой учёностью, даёт мне почитать, а я не хочу.
— Почему?
— Там написаны и правильные вещи — про повсеместную отмену рабства и свободу вероисповедания… и совсем странные — что свободная женщина не должна быть имуществом в руках ни мужа, ни отца, что у неё должна быть своя собственность и право владеть ею и заботиться о своём ребёнке, если муж не может, и право уйти от нерадивого супруга… и что муж не должен поднимать руку на жену и детей… Наверное, это тоже правильно и Шерис всегда так говорила, но… — Аверил перевернулась в кольце рук на другой бок, лицом к Герарду. — Но так ведь почти не бывает. Стевия уверяет, что мы, женщины, должны отстаивать свои права и что времена меняются, однако кто нас станет слушать? Даже Торнстон смеётся над этим.
— Ну, сдаётся мне, Торн дразнит твою маленькую горничную отнюдь не из-за нетерпимости к равноправию. Пусть мы с ним и росли в эпоху, когда подобные заявления из женских уст считались глубоко кощунственными и недопустимыми, — Герард погладил Аверил по щеке и нахмурился вдруг. — Кстати, о Шерис.
— Что с ней?
— Ты не упомянула, что она суккуба.
— Это имело какое-то значение? — встревожилась Аверил.
— Нет. Сейчас уже нет. Ты знаешь, что суккубы видят ауру как людей, так и нелюдей, чуют всевозможные привязки?
Аверил приподнялась на локте, кивнула.
— После того, как карета тронулась, я сказал Шерис, чтобы она… не распространялась об увиденном, услышанном и вообще обо всём, что касается тебя и меня…
— Ты… ты угрожал ей?
Это всем известно — для проклятых любые методы, любые средства хороши, лишь бы желаемого добиться.
— Нет, что ты, успокойся, — Герард вновь притянул Аверил к себе, вынуждая лечь обратно, прижал к обнажённой груди. — Я предупредил её, и только. Но она посмотрела на меня с этаким обычным для демонов прищуром и сказала, что на мне привязка, как, впрочем, и на тебе.
— Да, привязка. Ты сам так говорил, — что тут удивительного?
— Аверил, я полагал, что наша с тобой привязка такая же, как у всех приближённых к братству людей, в просторечье называемая «рабской». Однако Шерис заявила, будто наша привязка — парная.
— Не понимаю, — и разницы не видит. Разве это не одно и то же?
— В «рабской» роли всегда определены: связываемый становится рабом или слугой, не способным пойти против воли хозяина, преданным ему беззаветно, связующий — его господином и богом, но при том, при желании, могущим убить раба без малейших угрызений совести. У парной же другое предназначение. Она неразрывно соединяет двоих в пару, провоцирует всплеск… взаимного сексуального желания и тем самым обеспечивает скорейшее зачатие и продолжение рода. Влечение к другим жен… другим представителям противоположного пола исчезает начисто. Ты видишь лишь
