Она знает о костях благодати? Я нащупываю еще один камень.
– Кто ты такая?
– Дочь человека, которого убила Костяная волшебница. – Девушка практически выплевывает эти слова. – Ашена целый год притворялась, что любит его, а потом прокляла и оставила умирать. Медленно. Мучительно.
Ашена?
Мой рот приоткрывается. Раньше она заплетала мне волосы. А когда умерла моя мать, подарила морскую раковину с жемчужиной.
– Ашена любила твоего отца?
Мне никогда не приходило в голову, что у amouré могут быть свои дети.
– Притворялась, – поправляет девушка. – Она обманывала его.
– Неправда. Ашена не убивала своего amouré. Вернее, не сделала этого напрямую.
Она призналась в этом famille, когда вернулась в Шато Кре. Да и если бы она убила своего amouré ритуальным кинжалом, то связующая души магия сохранила бы ей жизнь.
– Ашена умерла за то, что полюбила его, – выдавливаю я сквозь сжавшееся горло.
Это произошло внезапно. Примерно через год после ее возвращения.
Глаза девушки в капюшоне застилает пелена от раздирающих ее чувств и смущения.
– Это не имеет значения. Смерть Ашены не исправит того зла, что причинили моему отцу.
– А что исправит? – Я тяну время, чтобы отыскать камень, хотя догадываюсь, каким будет ответ.
– Твоя смерть, – усмехается она. – И смерть твоей подружки.
– Тебе никогда не победить Аилессу.
– Нет, у нас все получится.
У нас?
Она резко бросается к вскопанной земле. Я бросаю в нее камень, и тот врезается в плечо. Девушка охает, но не останавливается.
И уже через мгновение вытаскивает руку из земли. В ее кулаке виднеется кость из крыла сокола. Я помню тот день, когда Аилесса выпустила стрелу и подбила птицу. Она отдала мне самое длинное из ее перьев.
Гнев разрастается во мне, словно лесной пожар.
И я бросаюсь на девушку в капюшоне. Сердце переполняется чистой яростью. Но пропускает удар, когда воздух пронзает крик Аилессы, наполненный ужасом:
– Сабина!
8. Аилесса
На тело наваливается тяжесть, отчего ноги соскальзывают с носков на пятки. В глазах исчезают фиолетовые тона, а вместе с ними и четкость зрения. Я вырываюсь из рук Бастьена, невольно поднимая руку к основанию моего горла. Кость от крыла сокола с моего ожерелья исчезла. Вернее, сейчас она не в ожерелье, а…
Я подбегаю к перилам моста и смотрю вниз. Сквозь туман, устилающий русло реки, ничего не видно, но до меня доносятся звуки борьбы.
Происходит явно что-то ужасное.
– Сабина!
Я старательно пытаюсь услышать ответ, но разносятся лишь глухие удары и ворчание.
А затем воздух пронзает крик Сабины:
– Аилесса, беги!
Я замираю. Пальцы стискивают обломанные перила. Я не могу убежать. Сабина явно в опасности. К тому же мне нельзя сходить с моста. Еще рано. Ритуальная магия все еще жива. И мне предстоит сделать выбор. О судьбе Бастьена. Нет. О каком выборе идет речь? Я должна убить его. Прямо сейчас.
Все тело стремится помочь Сабине, но я заставляю себя повернуться и посмотреть Бастьену в лицо.
– Мне очень жаль.
Я не должна извиняться. Стать моим amouré большая честь. И смерть от моей руки – тоже. Я тянусь к костяному ножу за спиной.
– А мне нет, – говорит он, тоже убирая руки за спину.
И когда я вытаскиваю свой нож, он достает целых два. Я удивленно взираю на них.
– Что это?
– Это… – вся нежность и неуверенность, отражавшаяся на его лице, сменяется злобной гримасой, – месть.
И тут же бросается в атаку. Я отпрыгиваю назад. Меня не учили драться на ножах. Ведь охота на животных требует немного других умений.
– За что? – выпаливаю я. После танца, который мы только что разделили, его поведение задевает мою гордость. – Что я тебе сделала?
Его ноздри раздуваются. А ярость хлещет волнами. Мой позвоночник покалывает от шестого чувства в ожидании его следующих действий.
– Одна из вас убила моего отца, – сквозь зубы выдавливает он таким тоном, словно Леуррессы не люди, а животные. – Я был ребенком. И видел, как он умирал. Костяная волшебница перерезала ему горло и забрала жизнь.
От этих слов желудок болезненно сжимается.
– Тебя… тебя не должно было там быть. Ты не должен был это видеть.
– И это все, что ты можешь мне сказать? – Бастьен усмехается, а его нос морщится от ненависти. – Мой отец умер. Хороший, добрый, удивительный человек умер, потому что по воле случая вступил не на тот мост.
«Меня там не было. Это сделала не я!» – но я не стала озвучивать эти слабые оправдания.
– Это произошло не по воле случая. Его выбрали боги.
– Да? – Он подходит ближе. – Так что ж это за боги такие, что отрывают мужчину от его семьи и позволяют умереть от руки женщины, которую он никогда не знал?
Насмешка поражает в самое сердце, круша святость amouré. Не будь это велением богов, Леуррессы считались бы убийцами. Какое богохульство! Я отказываюсь верить…
– Ты ничего не знаешь!
– Я знаю о твоей черной душе – и о тех, кто принадлежит твоему культу – больше, чем мне бы хотелось.
Бастьен вновь атакует меня, и мне едва удается увернуться от его ножа. Я лишилась привычной скорости, когда потеряла кость от крыла сокола. Он ухмыляется. А в его глазах читается: «Я легко с тобой справлюсь». Словно я саламандра Сабины без острых зубов и когтей. Но он ошибается. Ухмыльнувшись в ответ, я поднимаю руку с ножом. Мне довелось взбираться на ледяные горы, чтобы убить горного козла. И нырять в море, чтобы одолеть тигровую акулу. Бастьен по сравнению с ними ничто. Ничем не выделяющийся парень с двумя ножами. Парень, которому и так суждено умереть.
Я наношу свой удар. Но он блокирует его своим ножом. И тут же пытается атаковать вторым. Но я успеваю схватить его за запястье – стоило сосредоточиться, как удалось воспользоваться скоростью тигровой акулы – и с силой пинаю его в грудь. Бастьен отлетает метра на три и падает на землю.
Его глаза расширяются от удивления. А я удовлетворенно вздыхаю.
– Жюли! – кричит он. – Она все еще сильна.
– Знаю, – раздается женский голос.
Запыхавшийся. Она под мостом сражается с Сабиной.
– Так это твоя подружка выкрала мою кость от крыла сокола? – Я подкрадываюсь к Бастьену, а он не поднимаясь пятится назад. – Я убью ее, как только разберусь с тобой… А затем расправлюсь с тем, кто сидит на дереве у дороги.
