Книга Стальные пещеры - Айзек Азимов

На самых верхних этажах наиболее престижных секторов Города находятся естественные солярии. Их кварцевые стены с раздвигающимися металлическими экранами пропускают солнечные лучи, одновременно преграждая доступ воздуху извне. Именно там загорают жены и дочери отцов Города. Именно там каждый вечер происходит чудо – спускается ночь.

В остальной же части Города (включая солярии, где миллионы простых смертных по строгому графику подставляют свои бока под искусственное излучение дуговых ламп) разделение суток на день и ночь – понятие довольно условное.

Трудовая жизнь Города вполне могла бы вестись непрерывно – и «днем», и «ночью», в три восьмичасовых или четыре шестичасовых смены. Ничего не стоило бы поддерживать постоянное дневное освещение, продолжая работу до бесконечности. Время от времени сторонники гражданских реформ выдвигали эту идею, приводя в качестве аргумента интересы развития экономики.

Но не было случая, чтобы подобное предложение нашло поддержку.

И так во имя интересов этой экономики человечество пожертвовало всем прежним укладом жизни. Землянам пришлось потесниться, забыть об уединении и даже поступиться личной свободой. Правда, весь этот уклад возник вместе с цивилизацией и просуществовал не более десятка тысячелетий.

Совсем другое дело – привычка спать в ночное время суток. Ей столько же лет, сколько самому человеку – около миллиона. Отказаться от нее не так-то просто. Хотя землянам и не видно наступление вечера, но, как только на Город спускаются сумерки, свет в их квартирах начинает гаснуть и жизнь в Городе замирает. Пусть на крытых улицах Города невозможно отличить полдень от полночи, человечество руководствуется безмолвными указаниями часовой стрелки.

Пустеют экспресс-линии, затихает шум на улицах, тают толпы спешащих по гигантским переходам людей. Город Нью-Йорк покоится в невидимой тени Земли, и население его спит.

Элайджу Бейли не спалось. Он лежал в постели, в комнате было темно, но заснуть никак не удавалось. Рядом, скрытая темнотой, лежала Джесси, ни единым движением не выдавая свое присутствие.

За стеной сидел? стоял? лежал? (хотелось бы Бейли знать!) Р. Дэниел Оливо.

– Джесси! – позвал Бейли шепотом. Затем еще раз: – Джесси!

– Ну что еще?

– Джесси, не заставляй меня переживать еще больше.

– Ты мог бы предупредить меня.

– Да не мог. Я собирался, но не знал как. Помилуй, Джесси…

– Тсс!

Бейли понизил голос до едва слышного шепота:

– Как ты догадалась? Скажи мне?

Джесси повернулась к нему. Сквозь темноту Бейли почувствовал на себе се взгляд.

– Лайдж, – ее голос был едва различим, – он может услышать нас? Этот механизм?

– Нет, если говорить шепотом.

– Откуда ты знаешь? Может быть, его уши улавливают самые тихие звуки. Роботы космонитов способны на все.

Бейли знал это. Сторонники внедрения роботехники без конца поспевали на разные лады чудесные свойства роботов, производимых космонитами: их прочность, способность ощутить то, что недоступно человеку, готовность взять на себя сотню новых функций, осчастливив таким образом человечество. Лично он считал, что подобная пропаганда давала обратный результат. За превосходство над собой земляне начинали ненавидеть роботов еще больше.

– Только не Р. Дэниел, – шепотом ответил он. – Его специально сконструировали по типу человека. Им нужно было, чтобы его принимали за человеческое существо, поэтому он наверняка обладает лишь теми чувствами, что и мы.

– Откуда ты знаешь?

– Если бы он обладал сверхчувствительностью, возникла бы слишком большая опасность, что он случайно выдаст себя, Он мог бы совершить нечто выходящее за рамки человеческих возможностей, узнать слишком много.

– Что ж, может быть.

Снова наступила тишина. Переждав минуту, Бейли сделал вторую попытку:

– Джесси, если ты позволишь оставить все как есть до тех пор, пока… пока… Послушай, дорогая, несправедливо так сердиться.

– Сердиться? Ну надо же быть таким глупым, Лайдж. Я вовсе не сержусь. Я боюсь. Боюсь до смерти.

Она всхлипнула и уткнулась в ворот его пижамы. Какое-то время они лежали, тесно прильнув друг к другу, и растущее было в Бейли чувство обиды исчезло без следа, уступив место неподдельной тревоге.

– Но почему, Джесси? Беспокоиться совершенно не о чем. Он не опасен. Клянусь тебе.

– Лайдж, а ты не можешь как-нибудь отделаться от него?

– Ты сама знаешь, что не могу. Это ведь задание департамента. Разве можно?

– Какое задание, Лайдж? Расскажи мне.

– Ну, Джесси, ты меня удивляешь.

В темноте он на ощупь отыскал ее щеку и погладил ее. Щека была мокрой. Рукавом пижамы он осторожно вытер ее слезы.

– Ну послушай, – сказал он ласково, – не будь ребенком.

– Попроси их, чтобы это задание, в чем бы оно ни заключалось, поручили кому-нибудь другому. Пожалуйста!

Голос Лайджа зазвучал жестче.

– Джесси, ты не первый год замужем за полицейским, и пора бы тебе знать, что задание есть задание.

– Но почему выполнять его должен именно ты?

– Джулиус Эндерби…

Бейли почувствовал, как Джесси мгновенно напряглась.

– Я так и знала. Почему бы тебе не сказать этому самому Джулиусу Эндерби, что грязную работу хотя бы раз мог бы выполнить кто-то другой. Ты позволяешь взваливать на себя слишком много, Лайдж, и это просто…

– Ну, успокойся, успокойся, – утешал ее Бейли. Джесси умолкла, борясь с душившими ее слезами.

«Ей никогда не понять», – подумал он.

Джулиус Эндерби был причиной их постоянных споров еще со времен их помолвки. В Городском административном колледже Эндерби учился на два класса старше Бейли. Они дружили. Когда Бейли прошел серию профориентационных тестов и невроанализ, попав, в результате на службу в полицию, оказалось, что Эндерби и здесь опередил его: к тому времени его успели назначить в сыскной отдел.

Бейли все время шел по пути, уже пройденному Эндерби, но с годами дистанция между ними увеличивалась. В принципе винить в этом было некого. Способностей и профессионализма Бейли было не занимать, но ему недоставало тех качеств, которыми Эндерби обладал сполна. Эндерби идеально подходил к роли чиновника. Он был прирожденным руководителем и чувствовал себя в бюрократическом аппарате как рыба в воде. Комиссар вовсе не отличался большим умом, и Бейли знал это. У него были свои причуды, взять хотя бы это показное увлечение медиевизмом. Но он со всеми поддерживал ровные отношения, не позволял себе наносить обиды окружающим; он принимал приказы с готовностью, а отдавал их, умело сочетая мягкость и требовательность. Он сумел наладить отношения даже с космонитами. Пожалуй, с ними он вел себя далее чересчур подобострастно (сам Бейли не выдержал бы и полдня в общении с ними, в этом он был уверен, хотя ему ни разу еще не доводилось лично сталкиваться с ними), но космониты ему доверяли, и это делало его чрезвычайно полезным для Города.