Ползу наверх, вот уже осталась последняя ступенька, а после неё можно будет нормально встать на верхнюю площадку, и держась за поручень, выступающий вверх едва ли ни на метр, дотянуться до верхушки сосны, и…
Ощущаю, как подошва соскальзывает, цепляя каблуком край ступеньки. Раздаётся хруст отламываемого каблука. Мелькает несвоевременная горечь по испорченным туфлям. И тут, моя нога, словно в замедленном воспроизведении киноленты начинает проваливаться в промежуток между верхней ступенькой лестницы и такой уже близкой финальной площадкой. В момент этого рывка, стоящая на предпоследней ступени нога соскальзывает с опоры… Роняя звезду, пытаюсь удержаться хотя бы руками. Со всей силы вцепляюсь за металлическое основание лестницы, но материал слишком гладкий, а ладони от внезапного выплеска адреналина мгновенно вспотели и просто-напросто соскальзывают вниз. В следующий миг, всё происходящее наоборот ускоряется: головокружительное падение, удар спиной и головой о ступени, мириады искр в глазах, гул в голове, застрявшую вверху ногу пронзает адская боль, сквозь начинающую застилась сознание мутную пелену доносятся чьи-то крики, и… Темнота.
Глава 9 Новый витокКолесо инвалидного кресла привычно холодит руки, и это радует. Ещё каких-то пару месяцев назад, я не чувствовала и этого. Могла говорить, всё слышала, понимала, но ничего не чувствовала. Даже двигать руками могла, но приходилось следить за ними взглядом. С потерей чувств приходит и полная беда с координацией. Не говоря о том, что можно пораниться и не заметив этого, истечь кровью.
Десять лет — много это или мало? В мои прошлые десять лет с восемнадцати до едва исполнившихся двадцати восьми, мне казалось, что это та-а-ак много! Сколько пришлось всего пережить! Ужас! Ага! Просто тогда я ещё не понимала в полной мере, насколько может быть ужасна жизнь человека. Теперь, я прочувствовала всё это на собственной шкуре. Такого врагу не пожелаешь. И как бы близкие не старались тебе помогать, поддерживать, проявляя терпение, искренне даря внимание, нежность и ласку, становится только хуже, потому что лишний раз ощущаешь свою ущербность и тот факт, что ты всего лишь обуза.
Как же трудно быть настолько беспомощной! Сколько раз я подумывала о том, чтобы свести счёты с жизнью. Но меня останавливало то, что проявив слабость, я не дам шанса ни только себе. Ведь в этом случае, мне уже не удастся спасти бабушку, а пожертвовавшая когда-то своей некогда первоочередной задачей Карина, возможно не сможет войти в очередную петлю времени и не убережёт свою сестру, а ещё… Ещё безумно жаль Серёгу, потратившего на меня столько лет своей жизни…
Да-да, именно тогда, после падения с лестницы, во время новогодних праздников, я превратилась в овощ, а Сергей… Сергей вместо того чтобы отвернуться от калеки, по окончании школы, несмотря на все аргументы и доводы шокировал меня совершенно неожиданным предложением.
***
Сквозь мутную дымку по глазам бьёт свет, откуда-то доносится вызывающее раздражение попискивание, и запах… Какой-то стерильный и кажется с примесью медикаментов? Не без труда разлепляю глаза и первое что попадает в поле зрения: на фоне огромного оконного проёма, кто-то прикорнул на стуле, положив голову на руки, сложенные на спинку кровати, где виднеется ещё один силуэт. Кто там? Не понятно. По-утреннему яркое солнце слепит, не давая ничего рассмотреть. А за окном, колышутся зелёные ветви…
Стоп! Какие зелёные? Что-то в этом неправильное. Последнее что помню — зима, наша новогодняя встреча и да, падение с лестницы. Попыталась приподнять руку и протереть глаза. Не тут-то было! Рук будто нет. И ног тоже. Ничего нет! Хотела поднять голову, тоже ничего не получилось. В ужасе покосилась вниз — тело вроде на месте, аккуратно укрыто тоненьким одеялом, руки, вот же они лежат, но сколько бы я не напрягалась в попытке их ощутить — ничего не получалось. Хотя удалось шевельнуть пальцами и даже прихватить кусочек пододеяльника. Странно это. Глаза движение видят, но ты ничего не чувствуешь. Ни прикосновения к ткани, ни тепла или холода.
— Очнулась! — услышала я какой-то усталый, но безумно обрадованный возглас, в котором тут же узнала Сергея, в мгновение ока кинувшегося к моей постели. — Как ты? — касаясь моего лица, спрашивает, а я с горечью отмечаю, что вижу его движения, но прикосновений не ощущаю.
С кровати у окна подскочила мама и тоже оказалась рядом со мною.
— Н… — попыталась ответить я, поочерёдно переводя взгляд с одного на другое дорогое лицо, и вдруг с ужасом поняла, что и язык свой тоже не ощущаю и рот, и губы тоже. — Странно, — каким-то чужим голосом отвечаю.
— Всё будет хорошо, — улыбается мама. — Теперь всё будет хорошо. Побегу бабушку порадую. А вы пока поворкуйте, голубки.
Бабушка… Бабушка жива! Ну, да, ещё жива… Не могла же я целых пять лет пролежать вот-так после какого-то падения? Хотя явно прошёл не один месяц. Вот же угораздило!
Мама тем временем умчалась, оставив нас наедине.
— Лен, прошло немало времени, — взяв мою руку в свою, словно подтверждая мои мысли, произнёс Сергей. — И я неоднократно успел всё взвесить и обдумать. Мне уже восемнадцать, и я имею право самостоятельно распоряжаться своей жизнью… — говорит и вдруг умолкает будто, не решаясь что-то сказать, или подбирает слова?
В груди всё сжалось: что я сейчас услышу? У него другая? Он уезжает, и мы никогда больше не увидимся? Грустно, но его можно понять.
— Выходи за меня замуж, — наконец-то произносит, а я в шоке аж дара речи лишилась.
— Почему ты молчишь? Не хочешь?
Молчу? Да, молчу. Пытаясь осмыслить его слова. Шутит? Не похоже, уж больно серьёзен.
— Вот выздоровлю и…
— Экзамены позади, выпускной завтра, — словно и не слыша моих слов, добавляет он.
— Тебе в город надо, в институт поступать…
— Не поеду, — упрямо мотнув головой, заявляет. — Работать буду. Ноутбук купил, программирование освоил, уже кое-какие заказы выполняю.
— Тебя же в армию заберут… — вздыхаю.
— Женюсь на тебе и, не заберут, — говорит.
— Но я же… — мысленно усмехаюсь, взглядом указывая на своё распростёртое на кровати тело.
— Поправишься. Обязательно.
— Когда? Уже выпускной, значит лето, а я… Я даже не помню ничего. Пока встану, тебя заберут.
— Тут зарегистрируют. Я узнавал. Только согласие дай, — беря мою руку и целуя пальцы, произносит он, а у меня слёзы на глаза наворачиваются.
Нет, я их не чувствую, тех слёз, так же как и его поцелуев, просто вижу сквозь них словно сквозь призму линзы. Вспоминаю как меня словно током пробивало от его прикосновений, а сейчас ничего. Вдруг не поправлюсь? Зачем ему это?
— Я люблю тебя, — словно отвечает на мои мысли он.
Шмыгаю носом, а глаза уже совсем ничего не видят. Слёзы будь они не ладны.
А в следующий миг скрипнула входная дверь и вокруг замелькали смазанные силуэты. Оказалось, примчалась врач, а с нею, бабушка и мама.
