Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
Лучше бы он ушел к Лилечке, когда я болел, тогда матери было бы легче — ее обида стала бы абсолютно законной, обрела бы силу и мощь и вылилась бы в какие-то конкретные действия. Лучше бы мать переболела своей бедой в острой форме сразу и забыла о ней раз и навсегда. Теперь мать не может шипеть на него в полный голос.
По закону квартира папина, завещал он нам ее только на словах, и мать теперь переживает, как бы корова сисястая не погнала «нашего уголовника». Тогда и он нас попросит из квартиры. «Не оставил бы нас всех на улице», — однажды неожиданно сказала мать, после того как целый день у нее все валилось из рук. Страх отравил ее существование, затмив собой даже обиду. «И с Зинаидой все как-то… непонятно, — добавила она, — никакой стабильности». Зинаида Андреевна, которая упорно отказывалась умирать, если не рушила ей все планы, то, по крайней мере, откладывала их на неопределенный срок.
Напрасно я уверял мать, что папа — человек, который просто физически, просто благодаря своей природе, не выгонит бывшую жену на улицу, и что он скорее снимет себе комнату на последние деньги, чем заберет свои обещания назад. Теперь, когда до освобождения оставалось всего полгода, мать стала особенно нервной и плаксивой и то и дело просила меня «поговорить» с отцом, чтобы он передал нам жилье по закону. Мои уверения в том, что коли отец и раньше не был тираном и не лишал ее крова над головой, то и теперь так не поступит, в том, что и так достаточно из-за нас пострадал, действия не возымели. «Мало ли, он в тюрьме совсем другим стал. Крутым», — сказала она, шмыгнув носом, и я не удержался — рассмеялся. Отец — и крутой…
Записи в дневнике становились злее, почерк — дурным, торопливым.
Материальные ценности — мелочь, пустяк, так приучали меня думать с детства. Так говорил отец. Но почему сейчас ничто не важно так, как они? Почему для нас имеют значение только деньги? Когда стало так, что я — лишь довесок какой-то зассанной квартиры? Прислуга старухи. Кто-то скажет — все в твоих руках. Плюнуть и отказаться? Просто послать Зинаиду, пока не поздно, куда подальше? Черт с ними, потраченными деньгами. Будем жить, как жили. Но тогда мы просто сожрем друг друга, как дикари. Пусть еще и отец к нам поселится — чтобы уж наверняка война.
Бессилие! Злость! Ярость!
Навещал папу только я. Мама слишком далеко зашла в своей ненависти, чтобы восстановить нормальные отношения. Но за последний год (близость к часу икс всех нас меняет) к моим передачам (сигареты, предметы личной гигиены, скромные подарки на день рождения и двадцать третье февраля) стали подмешиваться и мамины подношения — сначала чисто символические, затем более солидные. Робкие попытки умаслить бывшего.
В вопросе с квартирой я молчаливо занял сторону папы и никогда не позволял себе «поговорить» с ним на эту тему, на чем так настаивала мама. Не то чтобы меня эта проблема не волновала, просто какой-то внутренний барьер не давал мне сделать этого. Я не чувствовал себя вправе заговаривать с отцом о жилье. Я вообще никогда не говорил ему о настроениях, что царят у нас в квартире. В каком-то смысле отец попал в тюрьму из-за меня. Из-за нас с матерью. В конце концов, я верил в его порядочность.
Отец не заявит нам, чтобы мы выметались, уж с его-то стороны неожиданностей не придет. Во время свиданий мы болтали о чем угодно, но я всегда подавлял в себе это подленькое желание спросить его напрямик, что с нами будет, если оно вдруг возникало. Даже мысль о подобном разговоре — кощунство, и просить милости от папы некрасиво и подло. Но бес сомнения, хоть и ослабленный и практически побежденный, нет-нет да и мучил меня, очень уж мать накачивала меня своими страхами. Возвращаясь домой, я врал матери, что отец отказывается пока говорить со мной о квартире, хоть это и было неправдой. Мама стенала и грозилась поехать к нему сама. «Все жилы из меня вытянуть хочет, паршивец, — задумчиво говорила она, — упрямым был, упрямым и остался».
Зайдя в аптеку, я увидел, что Света разговаривает по телефону, и хотел уже было прошмыгнуть мимо нее в помещение для персонала, но она заметила меня. Теперь, верно, поспешит доложить Катерине Семеновне, что я опоздал. Света вообще всегда с подчеркнутым интересом относилась к моей персоне — негласно посвятила себя в надзиратели и осведомители хозяйки. Тот факт, что я игнорировал ее тем сильнее, чем активнее она была, ее не останавливал. И сейчас я напустил на себя независимый вид и не извинился. Она лишь сузила глаза, когда я поздоровался.
Работа в аптеке меня тяготила, я не дорожил ею по-настоящему. Если честно, я вообще ею не дорожил. По секрету скажу, я вообще думаю о том, чтобы уволиться.
Света же относится к своим обязанностям крайне серьезно, и сверх обязательных дел сама себе выдумывала интересные и полезные, по ее мнению, занятия — вела шапочный учет покупателей, когда была в духе, или принималась вдруг рассуждать о том, что нам нужно бы напечатать рекламные листовки. Все эти посылы, впрочем, растворялись в воздухе вместо того, чтобы оформиться во что-то конкретное. Света, наконец, решилась.
— Всеволод, — окликнула она меня. — Мне звонила Катерина Семеновна.
Катерина Семеновна, хозяйка (благодетельница, как любит называть ее мама), никогда не высказывает мне своих претензий напрямую — не может, наверное, преодолеть барьер кумовства. Ей неловко признаваться в лицо сыну своей подруги, что он несовершенен, поэтому часто проводником этой информации выбирается Света, и лучшего Катерина Семеновна придумать не могла бы.
— И? — спросил я задумчиво.
— Она вчера просмотрела ведомости и говорит, что у вас низкие показатели продаж. Вы продали меньше всех нас. Даже плана не сделали.
Я молчал и буквально чувствовал исходившее от нее раздражение.
— А почему вы решили мне об этом сообщить? Вы же такой же продавец, как и я.
— Мне просто кажется, что вы должны об этом знать.
— Вам так кажется или Катерина Семеновна просила вас сказать об этом мне?
Она стушевалась, но ненадолго:
— Просто, понимаете, все должны делать план. Вас взяли на работу…
Напоминание о том, что я здесь из милости, запустило запретный механизм. Я стал заводиться:
— Я не могу продать больше лекарств, чем болезней у тех, кто сюда приходит.
— Но вы знаете, иногда, может, стоит предложить клиенту все-таки препарат — настоящий препарат, а не травы и витамины.
— Когда в этом есть необходимость. Если вопрос стоит таким образом, что я должен насильно лечить людей, то, извините, я не готов. Это не лавочка, чтобы сбывать залежалый товар.
— Так-то оно так, — я прямо чувствовал, как извивается, мается ее душа, — но есть план. Вы же знаете…
— Я понимаю, что план. Но никого калечить я не буду. Если Екатерина Семеновна сочтет нужным возразить мне лично — я к ее услугам.
Люди, подобные Катерине Семеновне, никогда не осмелятся высказать тебе что-либо в лицо. Они всегда хотят оставаться приятными и хорошими. Их метод — интрига, их стратегия — изматывание. Она, верно, хочет, чтобы я уволился, но не хочет меня просить об этом. Все, на что моя начальница способна, — тиранить меня исподтишка, используя для этого такое безотказное средство, как Света.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
