Возьми его с собой…
В голосе девочки она слышит голос женщины.
Голос Энн.
В потемках Энн набредает на дорогу, содрогаясь от своего открытия. Тайна, предназначенная ей уже давно. Я была там… Я была в пикапе. А он не знает, он ничего не знает.
Ноги онемели, на губах запекшаяся кровь. Пытаясь согреться, она растирает себя ладонями. Вдалеке, за поворотом, разливается мягкое сияние, и на долю секунды в нем мелькают силуэты эму, беспорядочной стайкой трусящих по дороге. Затем стайка симметрично разделяется надвое и одна половина бросается влево, а другая вправо. Так быстро, что Энн гадает, уж не почудилось ли ей. Свет фар их расколол.
Свет фар.
Она машет руками. Стоит посреди дороги и машет, снова и снова.
Пикап тормозит. Открывается дверца.
Уэйд.
– Я не хотел! – лихорадочно выпаливает он, спеша ей навстречу, голос напряженный, испуганный.
– Я знаю.
– Я всюду тебя искал. Четыре раза ездил туда-сюда по этой дороге. Я позвонил в полицию. – Он всхлипывает. – Я рассказал им, что с тобой сделал.
– Я убежала, чтобы привести в порядок мысли. Я бежала не от тебя.
– А надо было. Я так испугался того, что наделал…
– Хорошо, что ты меня нашел.
– Тебе нужно в больницу, наложить швы.
– Я так замерзла…
– У меня там печка работает. – Придерживая за локоть, он ведет ее к машине. – Так нельзя. Такое больше не повторится. Никогда.
– Никогда, – повторяет Энн, и она в это верит. Приложив к его щеке ладонь, она поворачивает к себе его лицо.
– Я так виноват. – В глазах у него слезы.
Она залезает в машину, и он захлопывает дверцу. На мгновение она в салоне одна. Все так странно и спокойно. Ее дверца закрыта, его распахнута. На зеркале раскачивается «ловец снов». В темной чаще по обе стороны дороги носятся эму.
Теперь он возле нее, за рулем, обе дверцы закрыты.
Их обдувает жарким воздухом. Он берет ее за руку.
– Я вырвал зеркало, чтобы Дженни не пришлось по дороге смотреть на Мэй. Сам я смотреть не собирался, а вот она бы не удержалась. Я не хотел, чтобы Мэй была у нее перед глазами.
– Не делай этого, не нужно, – шепчет Энн. По ее щекам катятся слезы.
– Я должен делиться с тобой такими вещами.
– Я не об этом. – Она придвигается поближе и кладет голову ему на плечо.
Он прислоняется щекой к ее волосам.
– А о чем?
Долгое время они сидят молча. Он сжимает ее руку в ладонях.
– Обо мне, – произносит она наконец, беззвучно плача. – Не делай ничего такого ради меня.
2008
Пластиковые цветы в пластиковой вазе. Тумбочка, прикрученная к полу.
Элизабет не спит.
При виде этих цветов, предназначенных не ей, но порывающихся убедить ее в обратном, в животе Элизабет вспыхивает ненависть, забытая было во сне. Их поставили сюда, в тюремный лазарет, чтобы создать иллюзию заботливой родни и вытянуть пациентку с того света, хотя лепестки их затянуты паутиной и одному богу известно, сколько заключенных умерло в этой постели медленной смертью самоубийц, наступившей именно в тот момент, когда в самоубийстве уже не было нужды, потому что «смотрите, вам прислали цветы».
От цветов несет затхлым временем и притворством. Ее сейчас стошнит.
Она в лазарете уже почти неделю, спазмы в желудке – симптом скорби. Тошнит ее с тех самых пор, как охранницы сообщили, что ей больше никогда – ни в это свое пожизненное, ни в следующее – нельзя посещать тюремную школу, единственное ее прибежище в последние шестнадцать лет.
