Это был его крестик. Этот крестик своими руками Ивану на шею надела мама, когда его, четырехлетнего мальчугана, крестили в маленькой церквушке. Мама была конви… Именно из-за крещения сына отец и лишился гражданских прав: по закону родители не имели права навязывать свою веру маленькому ребенку. Тем более веру конви. Он должен был вырасти и сам решить, кем ему быть. Отца репрессировали бы, как репрессировали миллионы других, а Ивана отдали бы в государственный интернат, а потом наверняка приемным родителям с какой-нибудь более приемлемой верой, а еще лучше — с верой «New Earth», которая получила широкое распространение в последнее время. Иван слышал, как часто говорили о том, что все старое, отслужившее свой век, должно уходить, а новое всегда лучше старого. Видимо, мать так не считала. Но отцу помогли друзья из-за границы. Когда-то давно, во время путешествия на снегоходах по северу, отец спас жизнь сыну одного из влиятельнейших банкиров.
Надо же… Как много времени прошло с тех пор…
Иван никогда и не вспоминал об этом, он забыл. Забыл или постарался забыть?
Он сел на кровати, усмехнулся, сжал крестик в кулаке.
— А знаешь, Марья, может статься, между нами гораздо больше общего, чем ты думаешь…
Мария пододвинулась ближе, глядя на него широко открытыми глазами.
— Иван, ты что, крещеный? — спросила она тихо, словно не веря. — Крещеный? Правда?
— Правда… Только я никогда не верил, даже в детстве.
— Это же здорово! — обрадовалась Мария, словно и не расслышав последних слов. — Надо же! Крещеный…
— И что? — он опомнился, повалил ее на спину. — Значит, нам можно?..
Она рассмеялась.
— Нет, Иван, нельзя, ну правда нельзя. Ну я кому говорю! Надо, чтобы нас священник обвенчал! Чтоб Господь благословил…
— Где же я тебе, Марья, священника сейчас найду? — спросил Иван, целуя ее лицо, щеки, лоб, носик, короткие волосы. — А Господь твой нас и так благословил — встретились же.
Запах ее кожи сводил его с ума… Единственное, чего ему хотелось, — это добраться до этой кожи, до теплого, нежного тела, до его самых сокровенных уголков…
— Нет! — в ее голосе зазвенел металл, отчего Иван даже оторопел.
— А если силой? — спросил он с угрозой, обидевшись, что его обманули.
Но она отодвинулась, одернула курточку, посерьезнела. Глаза ее потемнели, брови сошлись у переносицы, обозначив упрямую морщинку.
— Попробуй! — с вызовом ответила она.
Иван пробовать не стал, неторопливо спрятал крестик в карман, посидел, остыл, подумал.
— Ладно, Марья, допустим, конец света. Где все люди?
— Господь забрал.
— Всех?
— Всех.
— А нас что, забыл?
— Может, и забыл, а может, у него другие планы насчет нас. Может, не все люди еще сделали то, что им положено сделать.
— Вот так, значит?
— Вот так… — Мария напряженно следила за ним с другого конца широкой кровати.
— Да не бойся ты, не трону, — сказал он как можно небрежней.
— А я не боюсь!
Он сделал стремительный бросок, схватил ее, повалил. На этот раз она не сопротивлялась, но лицо было каким-то неживым, и Иван шестым чувством понял, что шутить больше не надо. Легонько поцеловал в щеку. Отпустил.
— Не злись. Я не такой уж и плохой. И точно не насильник.
— Я знаю, — ответила Мария, — иначе давно бы ушла, — она смотрела на него прямо, не отводя взгляда. — А у тебя глаза синие, как у ребенка… — она легонько дотронулась до его щеки пальцами.
Иван закрыл глаза.
— А что с носом?
— Сломан.
— А какой он был?
— Ну не знаю, нормальный нос такой. Прямой. А откуда у тебя вот этот шрам над губой?
— Это? Меня избили сильно, когда нас арестовывали. Ну, нашу семью. Я маленькая была, один офицер ударил маму, а я заступилась… Но не надо об этом, не хочу вспоминать. А вот эта татуировка у тебя — это со службы, да?
— Да, в Прибайкалье.
— А вот этот шрам? — ее пальцы нежно коснулись шрама на его груди под правым соском.
— Старая история, — смущенно сказал Иван.
— Расскажи, я все хочу знать про тебя. Я еще видела у тебя на кителе орденскую планку — это ведь Звезда Героя, да? Расскажи! Ну правда, расскажи!
Иван задумался. Потом пододвинулся к спинке кровати, чтобы сесть поудобнее, подмял под себя подушку… Память перенесла его на пять лет назад, когда сразу после «учебки» его и еще двух пацанов-«духов» перевели на далекую погранзаставу на севере Байкала. Служить им на этой заставе предстояло целых два года. Целых два года — снега, снега, распадок, две сопки и еще километры границы с Восточным Китаем. И больше ничего. Скукотища — так, по крайней мере, казалось на первый взгляд.
— Так за что тебе дали Звезду? — спросила Мария.
— Видишь ли, я убил Хурмагу! — ответил Иван.
…Собственно, если бы не происхождение Ивана, служить бы ему на нормальной заставе, ну в худшем случае на западном направлении или на южном. Там можно было и выслужиться, и пороху понюхать… А в Прибайкальском округе, да еще на севере, как говорили, от скуки мухи дохли. Даже китайцы границу переходили редко. Да и как ее перейдешь? Контрольно-следовая полоса — местами до пятидесяти метров, по периметру установлены осколочные мины направленного действия — МОНы, которые давно были сняты с вооружения на других направлениях, а еще сигнальные нити, ловушки, колючка в три ряда. Попытаться перейти границу в этом месте мог или человек, уповающий на свое редкостное везение, или смертник. Чаще всего нарушитель не доходил и до середины. А если и доходил, то его приканчивали свои же — выстрелом в спину. У китайцев все запросто.
В подобной ситуации патрулирование и наблюдение за границей становилось практически фикцией, потому что чаще всего нарушителями оказывались лисы, росомахи или олени. Солдаты согласно графику несли караульную службу, ходили в патрули, а офицеры к службе относились прохладно, пропадали на охоте, а если удавалось подмаслить пилотов соседней воинской части, которая находилась в тридцати километрах от заставы, гоняли на вертолетах по тундре то оленей, то волков.
В общем-то, ничего особенного.
Иван в принципе не мог пожаловаться на плохое обращение: еще в учебке он привык, что в армии действуют другие законы. Или ты живешь по ним, или не вылезаешь из нарядов. Он предпочитал быть как все. Силой и выносливостью природа его не обделила, на заставе же выяснилось, что он может очень долго переносить холод, и четырехчасовое пребывание в карауле «шахматами» — по очереди, при температуре около минус сорока — не было таким тягостным, как для некоторых новобранцев с юга.
