Знакомые матери — гости, которые приходили к ним в домдважды в месяц, — продолжали восхищаться ее ангельской внешностью и еебезупречным воспитанием.
Габриэла действительно никогда не дерзила родителям, убиралаза собой одежду и даже мыла посуду, когда экономка брала выходной. В школе онаотлично успевала по всем предметам. Единственное, что вызывало некоторуюозабоченность учителей, так это робость девочки.
Она почти никогда не заговаривала первой, предпочитаямолчать, если ее не спрашивали.
Физически Габриэла по-прежнему выглядела намного младшесвоего возраста, однако в умственном развитии опережала большинствоодноклассников. Она была сообразительна и умна, обладала отличной, почтифотографической памятью, но самое главное — она очень много читала. Уже вовтором классе ей разрешили сначала посещать школьную библиотеку, а потом ибрать книги на, дом, и она вовсю пользовалась этой возможностью. Взятые вбиблиотеке книги, как и ее собственные рассказы и стихи, переносили Габриэлу всовершенно иной мир, находящийся в десятках и сотнях, световых лет от того ада,в котором она жила. Неудивительно поэтому, что она читала запоем, посвящаячтению все свое свободное время.
Элоиза сразу заметила, что дочь любит читать, и теперь вкачестве наказания часто отнимала у нее книги и убирала под замок карандаши итетради. Она была достаточно наблюдательна и, заметив, что Габриэла находитутешение в том или ином занятии, спешила вмешаться, но на этот раз достичьуспеха ей не удалось. Когда мать в клочки рвала ее тетради с рассказами и возвращалав библиотеку книги (своих книг у Габриэлы по-прежнему почти не было), девочкапросто садилась на стул и начинала грезить о своих далеких мирах, нанизываявыдумку за выдумкой на нити своего воображения.
И этого у нее уже никто не смог бы отнять — разве что вместес самой жизнью. Даже Элоиза, которая была сверхъестественно проницательна вовсем, что касалось поведения дочери, так и не сумела распознать, что стоит заэтим «бессмысленным», как она выражалась, сидением на одном месте. Она пыталасьизлечить дочь от безделья, заставляя ее помогать в кухне, драить полы и чиститьстоловое серебро, но мечтать это Габриэле не мешало. По причинам, которые онасама еще не понимала, мать потеряла часть своей власти над ней, и порой девочкасчитала себя если не победительницей, то, по крайней мере, человеком, которыйуже пережил самое страшное и сумел уцелеть. Что ей теперь были самые грязныеработы по дому и самые жестокие наказания?
Главное, мать больше не могла быть причиной настоящего горя.Душа Габриэлы стала для нее недоступна. Даже побои Габриэла переносила теперьлегче. У нее теперь навсегда был волшебный мир, в котором все было правильно.
Разумеется, Элоиза продолжала считать Габриэлу ленивой,избалованной, испорченной девчонкой. Она считала, что ей уже пора начатьотрабатывать свой долг перед родителями, и с каждым днем на худенькие плечиГабриэлы ложилось все больше и больше забот. Свободного времени у нее почти неоставалось, поскольку каждый раз, когда мать заставала ее «праздно» сидящей засвоим письменным столом, она тут же находила для нее какое-нибудь дело. Еежизнь больше, чем когда-либо, напоминала жестокую борьбу за существование. Помере того, как девочка становилась старше, предъявляемые к ней требованиястановились все жестче, а правила игры менялись чуть ли не каждый день. Все этозаставляло Габриэлу на лету ловить малейшие признаки нарастающего раздраженияили близкой вспышки гнева, чтобы своевременно предупредить их. Однако удавалосьей это далеко не всегда. Элоиза слишком ненавидела дочь, а значит, всегданаходила повод показать это.
Она продолжала жестоко избивать Габриэлу. Правда, количествоуроков в школе прибавилось, и, слава богу, Габриэла проводила дома на час-дваменьше, чем прежде. Зато и преступления, в которых обвиняла ее Элоиза, сталисерьезнее. Несделанная домашняя работа, чернильное пятнышко, помятыйворотничок, пропавший модный журнал, сломанный зонтик (однажды, когда Габриэлашла из школы, внезапный порыв ветра просто вывернул зонт наизнанку, и девочкетак и не удалось сложить его обратно) — все это дополнило и без того обширныйперечень ее прегрешений.
Синяки и кровоподтеки, остававшиеся на ее теле послеочередной порки, Габриэла виртуозно скрывала и от учителей и одноклассников.Впрочем, это было не очень трудно. В школе она почти ни с кем не играла, априглашать товарищей домой Элоиза ей запретила, так как с трудом выносилаприсутствие одной Габриэлы. Она считала, что дочь способна разнести весьдом, — и не собиралась приглашать ей на подмогу других «таких же, как ты,маленьких мерзких свиненышей», как она говорила. И, глядя на ее искаженноеяростью лицо, Габриэла верила: присутствие в доме хотя бы еще одного ребенкастанет для ее матери невыносимо тяжелым испытанием.
Как бы там ни было, за все три года, что она проучилась вшколе, учителя только однажды заметили, что с Габриэлой что-то неладно. Когдана переменке она прыгала через веревочку, подол ее школьного платья слегказадрался, обнажив огромный, черный с желтой каймой, синяк. Класснаяруководительница, разумеется, спросила у девочки, в чем дело. Габриэлаответила, что упала, когда качалась на качелях в саду за домом. Объяснениевыглядело вполне правдоподобно. Учительница, посочувствовав девочке ипосоветовав смазать синяк настойкой арники, вскоре обо всем забыла.
Что касалось Джона, то он по-прежнему ни во что невмешивался. В последние два года Габриэла вообще видела отца очень редко. Онуезжал в командировки, посещал отделения банка в других городах, а иногда ипросто не приходил ночевать. Постепенно девочке стало ясно, что папа и мамасерьезно не ладят друг с другом.
Вообще-то родители никогда не жили особенно дружно, однако,когда примерно полгода назад они стали спать в отдельных комнатах, Габриэлапочувствовала смутное беспокойство. Каждый раз, когда ее отец проводил вечерадома, Элоиза сердилась сильнее, чем обычно, и это тоже казалось девочке дурнымзнаком.
Зато, когда Джона не было, Элоиза часто исчезала, оставляяГабриэлу одну или с экономкой. Перед уходом она обычно подолгу говорила потелефону, потом долго и особенно тщательно одевалась.
Габриэле ясно было одно: отношения между ее родителямистановятся все хуже день ото дня. Элоиза, не стесняясь дочери, отпускала вадрес мужа откровенно грубые замечания. Большей частью они касались каких-тотаинственных «мужских способностей» папы, которые он проверял на другихженщинах. Этих женщин Элоиза называла «шлюхами» и «просто утками», что былодевочке не совсем понятно. Правда, «маленькой шлюхой»
Элоиза не раз называла саму Габриэлу, и девочка знала, чтоэто — плохое слово, хотя его происхождение оставалось для нее загадкой. В концеконцов, она никогда нигде не «шлялась», проводя дома все свободное от занятий вшколе время. Но кто такие «просто утки»? Правда, одну такую утку папа«трахнул», однако на обед в этот день была баранина, и Габриэла началадогадываться, что «трахнуть» означает что-то вроде «переночевать в другомместе». Но не мог же папа в самом деле ночевать в деревянном домике дляводоплавающих на пруду в Центральном парке. Однако спросить она не решалась.
