— Мы очень часто пытаемся оправдать зло, закрыть глаза на чье-то преступление; литература, кино — все вокруг романтизируют насилие, дают мучителю шанс на исправление. Только вот не верю я в такое исправление. Чудовище останется чудовищем. Даже если и попытается раскаяться — жизнь его жертвы уже сломана, злодеяние нельзя исправить…
— Зачем ты это говоришь? — выкрикнула она.
— Затем, чтобы ты понимала: твой отец — чудовище. Не пытайся его оправдать, простить…
— Я и не собираюсь! Я в курсе, что он сделал! Лучше скажи, ты знаешь, где его искать?
Он отвернулся и словно дышать перестал. Застыл и не шевелился. Звонкая тишина играла на нервах. Мгновение, пока он молчал, показалось вечностью. Наконец плечи его дрогнули, послышался глухой голос и слово, хлестнувшее, как плеть:
— Знаю.
Маше показалось, что она ослепла. Мир померк на несколько долгих секунд. Комната поплыла перед глазами, все слилось в одно серое пятно. Тело словно колючей проволокой обмотали, каждый острый конец вонзался в кожу и причинял невыносимую боль.
— Где? Где он? — выдавила Маша, с трудом шевеля онемевшими губами.
Андрей не ответил. Прошел на кухню, она молча последовала за ним. Без сил упала на стул, устало посмотрела, как жадно он пьет воду из стакана. Время неумолимо шло вперед, драгоценные минуты истекали, а ничего не менялось. Почему он молчит? Зачем затягивает и без того напряженное ожидание? Нервно забарабанила пальцами по столу. Заметив этот жест, он наконец заговорил:
— Я видел его всего один раз, — устроившись напротив, сложил руки на столе и переплел пальцы. — Но запомнил на всю жизнь.
— И как он выглядел?
— Ну, обычный дядька. Высокий, худой, ничего такого, что могло бы врезаться в память. Хотя, знаешь… кое-что все-таки есть… — Он стиснул пальцами подбородок и задумался. — Глаза у него какие-то… жестокие. Черные-черные, без единого проблеска, словно приклеенные. Взгляд холодный, внимательный, липкий. Такое ощущение, будто сам дьявол вышел из преисподней — пронизывает, изучает, думает, с какой стороны лучше ударить. От такого взгляда хочется спрятаться, он заставляет дрожать и нервничать. Тебе необязательно знать папашу в лицо — ты узнаешь его по глазам. Запомни это. Не лицо главное, не какие-то особые приметы, а именно глаза. В них нет души.
У Маши все похолодело внутри от этих слов. Затеребив кончики волос, уточнила:
— И при каких же обстоятельствах ты его видел?
— Когда пришел Настю проведать. Она на тот момент уже лежала в больнице… — он замялся и отвел взгляд.
— В психиатрической, — едко добавила Маша.
— Да. Отчим руководил этой клиникой. В тот день он вышел мне сказать, что все безнадежно, что ее уже не спасти.
«Руководил психиатрической клиникой… Надо взять на заметку», — прострелила сознание мысль.
— Ты знал, что он и есть ее отчим?
— Нет. Узнал потом, от Вероники. Настя ей все рассказала.
— Все — это что? — продолжала допытываться.
— Ну, о его преследованиях и домогательствах, о том, как в психушку ее упек. Передала ей дневник и просила о тебе позаботиться…
Маша облокотилась на спинку стула и задумчиво потерла подбородок. В висках запульсировала боль, дыхание сбилось, словно она только что пробежала марафон.
— И Вероника сдержала обещание. Хотя Настя, по сути, была ей никем.
Сказала как отрубила. Поднялась и брови сдвинула, не желая задерживаться здесь ни на минуту.
— Ладно, все это лирика. Скажи, как мне найти родного отца — и я пойду, а то карета уедет.
— Какая карета?
— Так, пустяки, — отмахнулась. — Ну, говори.
Андрей тоже поднялся и остановился посреди кухни. Беспомощно развел руками и признался:
— Я знаю немного. Зовут его Георгий Ярославович. Сочетание имен редкое, потому и запомнил. Высокий, темноволосый, работал в области психиатрии. Если не ошибаюсь, был задержан по подозрению в изнасиловании клиентки. Правда, его выпустили, не смогли доказать вину. Как видишь, это капля в море. — Неожиданно он опустил руку на ее плечо и мягко сказал: — Бессмысленно его искать, Маша. Живи своей жизнью, отпусти прошлое, оно только боль тебе причиняет.
А ее будто обожгло всю. Резко дернула плечом, отбросив его руку, кинулась к двери и отчаянно стиснула ручку.
— Маша…
Пальцы замерли.
— Не уходи так.
Глаза закрыла, пытаясь боль внутри перебороть.
— Прости, что отказался от тебя.
Она ничего не сказала. Дверь захлопнулась, навсегда возведя между ними глухой барьер.
Глава 8
Не помнила, как сбежала по ступенькам вниз, задыхаясь от слез, как оказалась в объятиях Димки. Все как в тумане было. Очнулась только тогда, когда «ока» заглохла перед светофором.
— Нет-нет, только не сейчас! — взмолился Питькин и ругнулся, услышав возмущенные сигналы других водителей.
— М-да, конь уже не тот… — протянула Маша, краем глаза наблюдая за тем, как ее спутник мучается с зажиганием. Ну все, теперь застрянут тут до вечера, будут ждать эвакуатор! Что сказать, не день — сказка! Трагикомедия! И у нее явно главная роль!
Но, вопреки ожиданиям, «ока» таки завелась с пятого раза и гордо понеслась по дороге, правда, под насмешливое улюлюканье водителей из соседних авто.
Маша без интереса смотрела на проносящийся в окне пейзаж и чувствовала себя совершенно опустошенной. Думала, Андрей даст четкие координаты отца, а он, как оказалось, знает совсем немного. Если не сказать ничего. Разыскать этого Георгия Ярославовича равносильно найти иголку в стоге сена. Может, заняться поисками в интернете? Мозг отказывался подыскивать варианты, в висках противно стучало, и Маша перевела взгляд на полосу дороги.
— Не расстраивайся, красавица, — напомнил о себе Димка. — Ты не одна. Теперь у тебя есть я.
Маша закатила глаза.
— Вот как? И с каких это пор?
— С тех самых, когда твоя ножка оказалась в моей ладони. Я тогда все для себя решил.
— «Решил»! А мое мнение тебя интересует?
— Нет, — ответил он с таким видом, словно сидел за рулем «мерседеса», а не ржавой «оки». Будто ей выпала такая честь, что не имела права отказаться. Какой самоуверенный, однако!
— А зря. Вообще-то я против такой компании, — сказала совершенно серьезно и так пронзила взглядом, что Питькин должен был как минимум принять мысль, что ему ничего не светит. Но нет! Этот наглец усмехнулся еще шире и самоуверенно заявил:
— Это уже неважно. Тебе остается только смириться, потому что если я что-то решил, то непременно этого добьюсь. Так что объявляю месяц свиданий, а потом — все.
