Ознакомительная версия. Доступно 51 страниц из 253
– Так-так, – выслушав тиуна, Ремезов озабоченно покачал головой. – Понимаю – подсечно-огневое земледелие называется: лес подсекли, пожгли, пашню распахали – живи не хочу… год-другой, много – третий. А дальше-то что? Снова лес жечь?
– Да хватит еще на наш век лесу-то, батюшко! – подал было голос тиун, да сразу же осекся под гневным взором боярина:
– Аполитично рассуждаешь, товарищ тиун! Словно бы олигарх какой-нибудь или крупный российский чиновник, которым тоже почему-то кажется, что нефти на их век хватит. Не знаю, как насчет нефти, а лес будем беречь…
– Что-что, батюшко? Чтой-то я не пойму, о чем ты.
– Вот, блин недоделанный! – в сердцах выругался молодой человек. – Да я все о том же – хозяйствовать правильно надобно! Яровой клин, озимые, а часть земли пусть отдыхает, под пар.
– Хо! В полоцких да в немецких землях тако и сеют! – осмелев, подал голос Демьян. – Про то язм самолично слыхал.
Ремезов усмехнулся:
– Хэ! Слыхал он. Итак, уважаемые господа, собрание правления сельхозартели «Заболотица и Ко» прошу считать состоявшимся. Ты, Михайло, в деньгах, в выгоде понимаешь?
– В выгоде? Еще бы!
– Тогда назначаешься коммерческим директором, я – само собой – генеральным, а ты, Демьяныч, как самый грамотный – секретарем и – по совместительству – бухгалтером. Вопросов больше нет? Все понятно?
– Не, батюшка, – изумленно переглянувшись, разом произнесли Михайло с Демьяном. – Правду сказать – ни единого словечка не поняли.
– Ну… оно слишком-то вам понимать и не надо. Одно знайте, товарищи – хозяйствовать отныне будем по-новому, «социализм – есть учет и контроль», как сказал… гм-гм… Франсуа Мориак, что ли…
– Ну, про учет-то мы поняли, уяснили.
– Вот и славненько, – выйдя из-за стола, новоявленный именитый вотчинник (пока еще только – «вольный слуга»), азартно потер руки и, искоса взглянув на тиуна, поинтересовался насчет долгов:
– Надеюсь, все должнички переписаны?
– А как же, батюшко! – вскочив, просиял ликом тиун. – Как водится – на дощечках, на палочках.
– Это как – на палочках? – полюбопытствовал молодой человек. – Ну-ка, Михайло, напомни-ко.
Рядович пожал плечами:
– Да, как и везде. Когда купу берут, ножичком на дощечке проводим черточки – сколько мешков, значит, взял. Опосля ту дощечку напополам – одна часть нам, другая – закупу.
– Умно, – покивал Павел. – Тут уж при всем желании не смухлюешь. И все же… один, может, мешки с пшеницей брал, другой – с рожью, третий – вообще горох…
– Для пшеницы, батюшка, дощечки березовые, а для ржи – ольха. Для гороха же…
Ремезов довольно махнул рукой:
– Понял тебя, Михайла, дальше можешь не пояснять. Вижу, учет в артели поставлен на должном уровне – не подкопаешься. Так…
Молодой человек призадумался: про вотчину, про землицу, людей, он уже все, что нужно, в общих чертах выяснил, осталось только узнать кое-что о себе самом.
– Все, Михайла, свободен. А ты, Демьян, задержись… копии составишь, да акт.
Дождавшись, когда тиун вышел, Ремезов уселся на лавку рядом с Умником и, хлопнув того по плечу, заговорщически подмигнул:
– Ну, хватит пока писалом скрипеть… Квасу вот налей, выпей…
– Благодарствую, господине…
– Да перестань ты кланяться… Лучше расскажи-ка мне про меня самого. Понимаешь, охота чужими глазами взглянуть, как бы со стороны… в порядке самокритики.
– Со стороны? – отрок опасливо отстранился.
– Да-да, – с нажимом произнес молодой человек. – Со стороны. И попрошу не врать, говорить как на духу, честно… иначе… Уразумел? Ну! Не слышу ответа!
– Угу, господине…
– Давай-давай, – Павел нетерпеливо прошелся по светлице. – Начинай уже. Да помни – никаких иллюзий я насчет себя не питаю, лесть не люблю, так что выход у тебя один – говорить все, как есть. Да не бойся ты, не обижу! За крылья же не сек?
– Не, господине, не сек.
– Ну, вот. Так и здесь – говори, говори, не стесняйся. Для начала перечисли-ка всех, кто на меня зуб имеет.
– В вотчине, господине?
– И вотчине, и в деревнях, и на выселках… Да я сам их всех как облупленных знаю, охота вот чужими глазами взглянуть… может, и я виноват где-то… Ты что так смотришь-то, отец родной? У меня что – рога на голове выросли?
– Что ты, что ты, господине, – Демьянко мелко перекрестился на висевшую в красном углу икону.
И тут же бухнулся на колени, словно совершил какой-то непростительно страшный проступок, за который… за который только из комсомола исключить или с позором изгнать с факультета!
– Ой, господине, прости… на иконку твою перекрестился… забыл…
– На мою? – молодой человек оглянулся, посмотрел в красный угол и успокоительно махнул рукой. – Ладно, ладно, крестись… Только теперь уж точно лгать не должен! Раз уж на иконе поклялся…
– Ой, господине, – Демьян обреченно качнул головой и, набрав в грудь побольше воздуха, словно собрался нырнуть в самый глубокий омут, наконец-то приступил к делу: – С кого, господине, прикажешь начать?
– Как – с кого? С коммерческого директора… тьфу ты – с тиуна. Да! Кроме тебя я еще всех тут в усадьбе выспрошу.
– Ой, батюшко… Так они то же самое тебе и скажут. Коли не забоятся.
– Ты, я смотрю, уже не боишься.
– А куда мне деваться-то? Не скажу, так кнутом бить прикажешь… А, была не была! – Тряхнув лохматой башкою, Демьянко хватанул квасу – между прочим, сильно хмельного – и, шмыгнув носом, поведал: – Михайло-рядович на пустошь за-про меж озерком и болотиной глаз положил, многие видали – обмеривал.
– Так-так… и зачем ему пустошь?
– Так все знают – жениться задумал, на вдовице Акулине с выселок. Он ей и помог с купой, выплатил, не то б бысть Акулине холопкою, нынче же – в людях.
– Понятно… за это, значит, Михайло меня не жалует…
– Не, не за это. Ты его, батюшка, пару раз по уху смазал – а тиун наш на драчливость памятлив.
Павел угрюмо покачал головой:
– Угу, угу… и кого я тут еще приласкал?
– Да многих…
Собравшись с мыслями после беседы с Демьяном, Ремезов выспросил на ту же тему еще нескольких человек, причем все без исключения врали, что Павел очень хорошо чувствовал и уже сам отделял зерна от плевел. И как много о себя узнал всякого разного! Лестного, правда, мало… да что там мало – вообще ничего.
Что и говорить, на редкость неприглядным типом оказался Заболотний Павлуха, несмотря на всю свою молодость. Злопамятный, жестокий до садизма, себялюбивый, мелочный, однако не дурак, этого не отнимешь: всех своих людей держал в страхе, действуя по принципу: разделяй и властвуй, опирался на пришедших вместе с ним воинов – немного – и на местных смердов, которых в любой момент мог прищучить, просто увеличив оброк.
Ознакомительная версия. Доступно 51 страниц из 253
