Из Змеем обвитогомирного Мидгардаидет Суд Одинапо пути Ясеня:скрелинг проклятый,Лауфейсона семя;с ним же дитя,что верит Распятому,ворогу общему.
Великан оживает, поворачивает голову, и жилы у него на шее натягиваются, словно корабельные снасти. Он смотрит налево, затем направо, по груди скользит седая борода. И до боли медленно наклоняет голову – так человек пытается разглядеть укусившую его мошку. Поборов страх, она вскидывает голову, встречает его взгляд. Его черная левая глазница пуста, а правое око – цвета бушующего моря. Холодный, ужасающий внимательный взгляд видит ее насквозь, срывает покровы отваги, оставляя ее без защиты. В этом взгляде обретают плоть картины… видения…
Она видит, как кидает на волнах бурного зимнего моря оплетенный корнями корабль. На носу, под драконьей фигурой, стоит человек; она узнает рыжебородое лицо, посеревшее теперь от забот, искаженное яростью, печалью потери и жаждой отмщения. «Я найду тебя, – шепчет он, и слова его тонут в буре. – Клянусь Одином, найду!»
Дождь сменяется дымом – он клубится над огромным костром, языки пламени рвутся, танцуя, в ночное небо. Вдалеке шумят волны, по берегу несется эхо смеха. Вокруг костра собралось с десяток человек, все с заплетенными в косы бородами и костяными амулетами; в их глазах ледяной гнев, ладони лежат на рукоятях мечей и топоров. Их предводитель, исполин с кривой спиной и пучком черной соломы вместо бороды, смеется громче всех – и обвинительно тычет пальцем в пришельца.
– Я тебя помню. Ты служил королю Олафу. С чего бы теперь служить мне? Почему я должен тебе верить, сын Хьялмара? В прошлую нашу встречу, у Силлийских островов, ты жаждал моей крови.
Теперь вместо смеха слышатся крики и стоны умирающих. Болото усеяно трупами, медное солнце тонет в туманах запада. Исполин лежит в окропленном кровью вереске; он тянется к обломку своего меча, но его противник, широкоплечий сакс в цепях и волчьей шкуре, ставит ногу ему на грудь, глубже вгоняя ему в глотку железный наконечник копья. Из тумана появляется рыжебородый, посеревший, пьяный от крови человек. Он застает сакса врасплох – и опускает ему на спину боевой топор. Смотрит в сумерках на распростертого на земле исполина. «Не смей умирать, ублюдок, – произносит он. – Ты моя приманка».
За сумерками опускается тьма, человек превращается в витой ясень под усыпанным звездами небом. Под его ветвями курится алтарь, воздух наполнен фимиамом и зловонием крови. Кто-то тащит ее вперед; те же руки срывают с нее одежду и заставляют лечь на алтарь, раскинуть руки. Вот и жрец – седобородый и одноглазый, с железным кинжалом в занесенной руке. Он взывает ко Всеотцу, ему вторит дюжина голосов, и когда их зов достигает пика, жрец вонзает кинжал в ее обнаженную грудь. Она кричит…
…и отводит взгляд от предрекающих ее гибель глаз великана. Тот смеется – и хохот его похож на гром боевых барабанов, его оглушительные раскаты могли бы потрясти основание самих небес. Она стремглав бежит к неровному краю увитой корнями пропасти; и уже там спотыкается, когда очередной раскат смеха бьет ей под дых. Нога цепляет шишковатую ветвь, и несколько мгновений она балансирует над ужасающей бездной, раскинув руки в стороны и пытаясь нащупать ушедшую из-под ног почву. Она хочет вновь закричать, делает вдох… но срывается во тьму, не успев издать ни звука.
И звук находит ее сам. Словно соленые водоросли шлепают о борт, словно скрипят уключины; звук унимает дрожь в теле; ревут рога, воют волынки, их шум перемежается со скрежетом железа по кости. Глубоко внизу что-то прерывисто пульсирует, как огромное сердце, в такт отдаленному стуку барабана. Она вслушивается в переплетение звуков, свивающееся в песнь, в балладу о стали…
Гримнир очнулся,злобный, не виделрядом он недруга,хитрого змея;Головою потряс,власы растрепались,когда обнаружилНаинна сына.
Сияньем холоднымблестят глаза Нали:алчет отмститьза братьев убитых;под древом он прятался,сил набираясь,зубами скрипел,преисполненный яда.
Речи Нали:«Внимай, Балегиров сын,вот он я, Нали,не немощный карлик;лживы слова твои,скоро узнаешь,что и тебя ониплакать заставят».
Речи Гримнира:«Храбр ты в тенях,выродок Наинна,Нали Древесный сучок!Выйди на битву,коль не страшишься,тебе пропоюпогребальную песнь!»
Бурею взвилисьв яростной схватке,словно два змея,у Мидгарда врат;Нотта убийца,Гримнир злокозненный,на семя Имиранаправил свой меч.В его рукоятиковарная злоба,в острие лезвияужас врага;Руны кровавыесталь покрывают,грань обвиваетрезная змея.
В схватке сын Наиннане был удачлив,боя бежална дрожащих ногах;Страшен и черенстал сын Балегира,на израненном стояжеребце Всеотца.
(Молвил Гримнир,полный презрения:«Почто убегаешь?Тебе не мила сталабуря клинков?»)Укрывшись во тьме,ворожбу творит Нали;взывает к тенями жаркому пламени.Летит его песньв гор Нисафьелля глубины,Хель мертвого змеягрозит пробудить.
В трупном зловониизмей лютый поднялся,дрогнул Путь Ясеняпод весом проклятого;Скрелинг суровыйкостяного соперникавстретить готови себя испытать.
(Молвил и Нали,возвращая обиду:«Не кичишься, сородич,в буре клинковсам теперь захлебнулся?»)
Звоном железагоря предвестник,молот кузнечный,ответил насмешнику;Прочь ринулся Гримнир,но не из страха:судьба змею пастьлишь при звуках Гьяллархорна.Прочь по ПутиБалегира сын мчится,плащ волчий вьетсяза могучей спиной;По гнома приказузмей торопится следом,Одина Судс собою ведя.
Звуки стихают, отступает тьма, и теперь ее окутывает зеленоватый свет – не прежние зловещие отблески бури, а мягкий солнечный свет, льющийся сквозь лиственный полог. Она открывает глаза и с опаской оглядывается по сторонам…
