— Я не понимаю, — умирающим голосом прошептала Милли. Он был так близко, что она чувствовала его запах, от которого как будто пьянела, а это было недопустимо.
Она тяжело вздохнула, Чезаре вскочил и вышел из комнаты. Милли проводила его взглядом, не зная, то ли радоваться, что буря прошла стороной, то ли страдать от унижения, ведь он знал, что она не Джилли, и тайком подсмеивался над ее неуклюжими стараниями выдать себя за сестру.
Чезаре через минуту вернулся и сунул ей в руки бокал:
— Выпей, это бренди. Тебе надо успокоиться.
Он так доволен собой! Милли одним глотком выпила содержимое, чувствуя, как в ней поднимается гнев.
— Значит, все это время вы смеялись надо мной?! Наблюдали, как я делаю из себя идиотку?! Ненавижу вас!
— Все не так, — произнес он нестерпимо спокойным тоном и взял бокал из ее непослушных пальцев. — В разное время я испытывал к вам разные чувства, но что не смеялся над вами — это точно. Признаюсь, сначала, когда мои подозрения подтвердились, я был в бешенстве. Потом вы меня заинтересовали. Зачем вы изображали сестру, ведь вы такие разные?
— И вовсе нет! — запальчиво возразила Милли, немножко опьянев. — У нас разные прически, но это и все.
— Внешне вы очень похожи, но внутренне поразительно разные. — Чезаре обхватил лицо Милли ладонями. — Джилли законченная эгоцентристка. Во всем ищет свою выгоду. Способна очаровать человека, если ей нужно, но никогда не бывает искренней. Секс для нее всего лишь средство добиться своего. Она непорядочна.
Чезаре погладил щеки Милли большими пальцами, ее сердце пропустило удар, потом часто забилось, и она забыла, что хотела сказать в защиту сестры, а Чезаре продолжал:
— Ты красивая, добрая и отзывчивая. Ты не боишься высказать свое мнение, когда считаешь, что с кем-то поступают несправедливо. Как ты меня одернула, когда я нагрубил бабушке! Меня это покорило. Различие колоссальное.
Милли захотелось прижаться к Чезаре и просить его, чтобы поцеловал ее, но она с великим трудом удержалась, напомнив себе, что он просто любезен с девушкой, которая лишь недавно узнала, что она самая большая дура на свете, и, естественно, ошарашена. Если она вдобавок покажет, что ужасно хочет его, то выставит себя в его глазах еще глупее, вот и все.
— Я понимаю, — Чезаре убрал руки и поднялся, — тебе сейчас нелегко. — Он взял Милли за руки, заставляя встать. — Пойди прими душ и надень что-нибудь более подходящее для тебя, а потом мы пообедаем, и ты расскажешь мне, почему решила изображать свою сестру.
Милли, чувствуя, как от его крепких пальцев, держащих ее за руку, по всему телу распространяется слабость, покорно пошла к кровати.
— Выбери, во что ты переоденешься, — сказал Чезаре. — Я же вижу, тебе неудобно в одежде сестры.
Милли непослушными руками раскрыла ближайшую коробку и ахнула от восторга. Легкое платье в тонкую зеленоватую и бледно-розовую полоску имело неглубокий вырез мысиком, свободный лиф и слегка присборенную летящую юбку. Именно такое платье выбрала бы сама Милли, если бы могла себе это позволить.
Милли потеряла дар речи от восхищения, когда были вытащены из коробок остальные вещи: прекрасно сшитые брюки — кремовые и темно-серые, элегантные блузки, строгого покроя юбки и топы, туфли на невысокой шпильке, тонкое хлопчатобумажное белье, украшенное ручной вышивкой… Милли было так трудно выговорить:
— Я, наверное, не могу все это принять.
— Можешь, — махнул рукой Чезаре. — Пусть это будет в счет твоей зарплаты.
— Но вы же сказали, что ничего не будете мне платить, — напомнила Милли. Пусть знает, что у нее тоже есть самолюбие. Он считает ее доброй и отзывчивой — но у нее тоже есть характер!
Как всегда, Чезаре нашелся с ответом:
— Я это сказал, когда думал, что поймал твою сестру. А ты не Джилли. Ты часами сидела с бабушкой, читала ей, развлекала, приносила ей цветы, не давая задумываться о своих болячках. Я не желаю, чтобы кто-нибудь работал на моих родных бесплатно. Лучше иди в душ и надень что-нибудь из этих вещей.
Чезаре отвернулся. Желание воспользоваться моментом, сдернуть с Милли юбку и тесный кожаный топ да присоединиться к ней в душе было просто мучительным. Что это — либидо взыграло? Или это что-то большее?
Милли уже устала, пытаясь определить, что за человек Чезаре. Вообще-то он хороший. Заботится о тех, кто на него работает, всегда вежлив и внимателен и обожает свою бабушку, которая вырастила его. К тому же, зная, что она не Джилли, которую он считает мошенницей, Чезаре в основном обращался с ней по-доброму.
В общем, этот человек был для Милли загадкой, и вместо того, чтобы напрасно напрягать мозги, все равно бесполезно, она пошла в душ.
Когда она уже вытиралась пушистым полотенцем, в ее голове молнией промелькнула ошеломляющая мысль: там, на пляже, когда Чезаре ее целовал, он уже знал, что она не Джилли, его бывшая любовница!
Он хотел именно ее, Милли!
Она встретилась глазами со своим отражением в зеркале и отшатнулась. Глаза ее были огромные и блестящие, губы казались опухшими, словно она только что без памяти целовалась.
Милли отвернулась и стала вытирать волосы. Нет, такого больше не будет! Это дорога в никуда.
Чувствуя себя чистой и свежей, она надела прелестное белье и предел ее мечтаний — платье, которое замечательно сидело на ней и делало ее стильной и элегантной — не то что одежки Джилли.
Милли расчесала волосы, и все — она была готова. Глубоко вздохнув, она сунула ноги в мягкие зеленоватые туфли на невысокой шпильке и направилась к двери спальни, полная решимости убедить Чезаре, что Джилли не воровка, что это какая-то ошибка. И еще попросить его разыскать Джилли, потому что она крайне встревожена ее исчезновением.
Как только она вошла, Чезаре появился в дверях гостиной.
Он был без пиджака и галстука, тонкая белая рубашка натянулась на его широких плечах. Осмотрев Милли с головы до ног, он устремил взгляд в ее глаза, и это продолжалось, казалось, бесконечно, он словно старался прочесть, что у нее на душе.
А потом улыбнулся и сипло проговорил:
— Иди сюда.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Милли шла как во сне, что-то в глубине его темных бездонных глаз неудержимо притягивало ее.
Мелко дрожа где-то внутри, она остановилась перед ним, чувствуя сквозь платье тепло рук, которые он положил на ее тонкую талию.
Его глаза, затененные ресницами, блестели, а в голосе звучало мужское восхищение, когда он пробормотал:
— Bella… La direttrice[9]точно поняла мои указания. — Он улыбнулся: — Прости, больше не скажу ни слова по-итальянски, ты ведь не понимаешь моего языка. Кстати, это было первое испытание, которому я тебя подверг, и оно усилило мои подозрения.
