– Вы не можете? – слова прозвучали многозначительно и заставили меня замолчать. Пожав плечами, я снова уселся.
Он накрыл ладонью шприц и ампулы и мрачно посмотрел на меня:
– У вас нет выбора. У меня нет выбора. Времена, когда мы свободно принимали решения, прошли, Бастэйбл. Что касается меня, то я убью себя тем или иным способом. И вы это должны принять как должное. И было бы лучше, если бы вы предоставили мне самому решать, как это сделать.
– Я знаю то состояние души, в котором вы сейчас находитесь, дорогой мой. Когда-то я сам был в подобной же ситуации. И уверен, что имел все основания для этого. Но вы видите, что я жив. Я преодолел жажду самоубийства.
– Ну, а я нет, – но он еще колебался. – Я хотел поговорить с вами, Бастэйбл.
– Так говорите.
– Не могу без этой штуки.
Я снова пожал плечами. Но я знал, что такое – тащить на своих плечах невыразимо тяжелый груз вины.
– Тогда примите немного, – предложил я. – Только самую малость. И говорите. Но не пытайтесь убить себя. По крайней мере до того, как поведаете мне свою тайну.
Он содрогнулся:
– «Поведаете»! Что за слово. Вы прямо как пастор.
– Только товарищ по несчастью.
– Да вы всезнайка, Бастэйбл.
– Это я сам себе частенько говорю.
– Но вы порядочный человек. И не судите людей скоропалительно. Только себя самого. Я прав?
– Я часто испытываю страх.
– Вы никак не связаны с социализмом? По крайней мере, если вы и социалист, то не моего пошиба.
– А какого вы пошиба?
– Ну, Кропоткин называет это анархизмом. Общественное мнение придало этому слову совершенно искаженное значение.
– Следовательно, вы «бомбист»? Террорист? Мечете бомбы в своих политических противников?
Он снова начал дрожать. Он попытался говорить, но не смог вымолвить ни слова. По чистой случайности я грубо коснулся его больного места.
Я подошел к нему:
– Мне очень жаль, дружище. Я не имел в виду ничего плохого.
Он отшатнулся от меня.
– Отойдите! – сказал он. – Ради всего святого, оставьте вы меня в покое.
Я чувствовал себя очень глупо.
– Демпси. Поверьте, я не серьезно сказал все это. Я просто хотел пошутить.
– Уйдите же! – это был почти крик, почти мольба. – Выйдите же отсюда, Бастэйбл! Придет корабль. Отправляйтесь в безопасное место, если сможете.
– Я не позволю вам убить себя, – я схватил несколько ампул. – Я хотел бы вас выслушать, Демпси.
Он заметался на кровати, ударился головой о стену, застонал. Потом потерял сознание.
Я пощупал его пульс, дыхание и отправился за помощью. Я припоминал, что в отеле находился один из врачей миссии.
Когда я спустился на первый этаж и направился в бар, где хотел найти Ольмейера, я слышал, как у окна заговорили люди. Голоса звучали взволнованно, перебивая друг друга. Неожиданно темнота озарилась ярким лучом света.
Ольмейер выглядел разочарованным. Когда я подошел к нему, он бормотал:
– Корабль. Приземляется.
Скоро он лишится всех своих постояльцев.
Я сказал ему, что он должен послать кого-нибудь наверх, чтобы позаботились о Демпси, и побежал от отеля к аэропарку. Я хотел пришвартовать корабль к мачте.
К моему удивлению, на земле уже находились люди в мундирах. Должно быть, спрыгнули с корабля на парашютах.
– Слава богу, вы пришли, – сказал я.
Тот, кто стоял ближе всех ко мне, обернулся. Я взглянул в ничего не выражающее лицо капитана имперской японской армии.
– Лучше идите в дом! – сказал он. – Передайте остальным: если кто-нибудь попытается покинуть здание, мы сравняем отель с землей.
Глава десятаяГибель наших надежд
Мы так и не поняли, как японцам удалось нас отыскать. Либо они перехватили наше сообщение, либо преследовали и уничтожили корабль, который шел к нам на помощь. Факт оставался фактом: мы ничего не могли поделать.
Вскоре дом Ольмейера кишел низкорослыми солдатами в грязно-белых мундирах, вся вежливость которых в обращении с пленниками заключалась в том, что они примкнули штыки. Офицер держался с суровым самообладанием, однако, когда он разглядывал нас, на его лице мелькнула обнаженная ненависть. Мы с нашими пожитками (у кого они были) стояли в центре помещения. Женщины были отправлены на борт первыми. Японцам удалось использовать мачту, и они опустили корабль на землю.
Это был большой современный корабль. Я был поражен, что они отправили такую махину только ради того, чтобы захватить несколько штатских, однако предположил, что он уже патрулировал местность, когда капитан был оповещен о нашем пребывании здесь.
Гревс стоял ближе к окну, чем я. Он повернулся ко мне:
– Боже мой, они обстреливают город, – он указал вниз и сказал офицеру: – Вы, проклятый варвар! Зачем вы это делаете!
– Варвар? – японский капитан саркастически улыбнулся. – Забавно, что именно вы бросаете мне подобное обвинение, англичанин, после того, что вы сделали с нами.
– Мы вам ничего не делали! То, что произошло, – сплошное недоразумение. Если вы обвиняете нас в чем-то, то это ваше дело.
Капитан пропустил его замечание мимо ушей.
– Не мы жжем здания. Это делают ваши собственные рабочие. Мятеж своего рода. Полагаю, он близится и вскоре захватит и вас. Причем всех.
Это было правдоподобно. Можно было предположить, что когда корабль попытается взлететь с острова, кули могут сделать попытку захватить корабль и подставить паруса ветрам свободы.
– Но вы не беспокойтесь, – продолжал японец, – мы будем охранять вас, как самих себя.
В его спокойном и все же пронзительном голосе звучали презрительные нотки. Я видел, что Гревс был взволнован этой словесной перепалкой.
Гревс еще немного поругался, но не нашел возражений против логики этого человека. Кули были для нас сейчас куда опаснее, чем японцы, – по крайней мере, сейчас.
С того места, где мы находились, мы уже улавливали запах дыма, и вспышки красного огня отражались в стеклах и зеркалах отеля Ольмейера. Голландец забыл о своем горе по поводу утраты постояльцев и пригласил новых гостей выпить. Полагаю, он почти надеялся на то, что Роув Айленд будет оккупирован и ему позволят, как человеку нейтральному, и дальше содержать свой отель. Солдаты знаками приказали ему присоединиться к нам и встать посреди помещения. Он уселся за один из своих столов. Мне показалось, что он вот-вот расплачется.
– Я голландец, – сказал он офицеру. – Я содержу частный отель. Я штатский. Вы не можете просто так выбросить меня из дома, который я строил всю свою жизнь.
