билль этот доведет шахтеров до отчаяния, до восстания…
– В свое время вам будет предоставлена возможность вносить поправки, – отрезал Дэджен. Затем спросил громко: – Как будет угодно собранию?
Хор его сторонников заорал:
– Перейти к следующему вопросу!
Дэвид, в отчаянии, все еще пытался добиться обсуждения. Но тщетно. Монотонным голосом Дэджен уже читал прерванный доклад. Заседание комиссии продолжалось.
XIV
В одно холодное декабрьское утро Артур пешком дошел до «Нептуна». Было еще рано. Войдя в контору, он повесил шляпу и пальто, постоял минуту, глядя на календарь, затем торопливо подошел и оборвал листок. Еще день прошел. Это хорошо. Вот прожит еще один день.
Он сел за письменный стол. Недавно встав с постели, он, однако, чувствовал себя усталым, так как плохо спал. Он устал от бесконечной борьбы, бесконечной войны с экономическими силами, которые грозили ему уничтожением. Лицо Артура исхудало, было изборождено морщинами. Он имел вид человека, которого грызли заботы.
Он нажал кнопку звонка на столе, и тотчас же Петтит, его секретарь и табельщик, принес утреннюю почту, разложенную с методической аккуратностью: самое большое письмо внизу, самое маленькое наверху. Петтит всегда был очень аккуратен.
– Доброе утро, Петтит, – сказал Артур. Он чувствовал, что голос его звучит искусственно, несмотря на усилия говорить сердечно и ободряюще.
– Доброе утро, мистер Баррас. Сегодня ночью был сильный мороз, сэр.
– Да, Петтит, холодно.
– Отчаянно холодно, сэр. Не подбросить ли угля в камин?
– Нет, спасибо, Петтит.
Не успел секретарь выйти из комнаты, как Артур потянулся за самым верхним письмом. Он его ожидал – это было письмо от его банкира из Тайнкасла.
Взрезав плотный конверт, он быстро прочел официальное извещение без удивления, даже, пожалуй, без смятения. Ему сообщали, что в настоящее время банк отказался от практики краткосрочных ссуд и правление глубоко сожалеет, что впредь не имеет возможности…
Артур уронил письмо на стол. «Сожаление»!.. Да, красивое слово. Все выражают «глубокое сожаление», когда из высших соображений отказывают ему в деньгах. Артур вздохнул. Впрочем, он этот ответ предвидел раньше, чем написал банкиру. Он уже превысил размеры своего кредита в банке, взял оттуда все до последнего фартинга под залог оборудования. По крайней мере, хорошо, что он теперь знает, как обстоят его дела в банке.
Он продолжал сидеть за столом. Несмотря на усталость, он с трудом заставлял себя сидеть спокойно, нервное возбуждение требовало выхода. С лихорадочной поспешностью он снова все прикинул в уме. Лицо его приняло напряженное выражение. Какой длинный путь пройден со времени катастрофы! А теперь дороги впереди нет – одно болото, трясина, застой. Цена на уголь упала еще на пятнадцать шиллингов на тонну. Но даже по такой цене Артуру не удавалось продать его. Крупные объединения и синдикаты сбывали свой уголь, а он, мелкий частный предприниматель, оказывался бессильным. Между тем предприятие требовало накладных расходов, нужно было ремонтировать насосы, платить налоги – шесть пенсов с каждой тонны вынутого из шахты угля. А рабочие? При этой мысли Артур вздохнул. Он надеялся привлечь их на свою сторону примирительной политикой и заботами об их безопасности. Но его постигло горькое разочарование. Рабочие как будто были против его попыток перестройки, подозревали за этим какие-то корыстные побуждения. Устроенные им на руднике чудесные бани до сих пор у многих вызывали раздражение, были предметом скабрезных шуток. Артур сознавал, что он плохой руководитель. Он часто проявлял нерешительность, убеждал там, где нужно было быть твердым, упрямился в таких случаях, когда человек с более сильным характером посмеялся бы и уступил. Рабочие видели его слабость и пользовались ею. Суровость старика Барраса была им понятна: она вызывала страх и даже восхищение. А доброта Артура и его высокие идеалы внушали им недоверие и презрение.
Неумолимая парадоксальность этого факта задевала Артура за живое. При мысли о ней он в гневе потряс головой. Он отказывался понять это.
Нет, он еще не побежден. Он просто временно на мели. Он будет бороться и победит. Прилив непременно снова снимет его с мели. Он уже недалек, этот прилив.
И Артур с новой энергией принялся обдумывать выход из создавшегося положения. Голова его усиленно работала, и положение со все большей четкостью вырисовывалось перед ним, факты приобрели ясность, цифры выстроились перед его мысленным взором. Рудник заложен, кредит в банке исчерпан, добыча угля ниже, чем когда-либо за последние двадцать лет. Но Артур был глубоко убежден, что сбыт должен теперь увеличиться. Кризис должен кончиться – и скоро. Надо продержаться, продержаться до тех пор, пока кризису не наступит конец, и тогда все будет хорошо. «Нептун» может работать при таких условиях еще по меньшей мере год – это он знал наверное. Предвидя отказ банка, он уже обдумал все заранее, разработал план в мельчайших подробностях. Ничего не было упущено. Надо сократить штат, проводить во всем экономию и держаться – да, держаться крепко! Он сумеет это сделать, сумеет!
Артур судорожно вздохнул. Самое неприятное – это сокращение штата, но оно совершенно необходимо. Сегодня надо уволить еще пятьдесят человек. Он снимет их с работы на пласте «Файв-Квотерс» и закроет эти выработки до того времени, пока не улучшится сбыт угля. Ему очень жаль тех, кого он сегодня предупредит об увольнении, отправит к тем шестистам рабочим «Нептуна», которые уже ходят на биржу труда за пособием. Но другого выхода нет. И он примет их обратно на работу, как только будет малейшая возможность.
Артур вдруг торопливо посмотрел на часы. Надо сейчас же сказать Армстронгу. Он распахнул дверь и быстро прошел по коридору в комнату Армстронга.
Они с Армстронгом проговорили с полчаса, обсуждая, кого из рабочих уволить. Артур настаивал, чтобы в каждом отдельном случае, раньше чем вычеркнуть имя рабочего, взвешивались все обстоятельства. Для него не было ничего мучительнее этой процедуры. В числе увольняемых были старые опытные рабочие, которые в течение двадцати лет и более добывали уголь в «Нептуне». Но и им предстояла безработица. Им предстояло вместе с шестьюстами ранее уволенными стоять в очереди за пособием, увеличить нищету и бурлившее в Слискейле недовольство.
Наконец список был составлен. Артур смотрел, как Армстронг шел через двор к будке табельщика, ветер трепал белый листок в его руке. Странное и мучительное волнение овладело Артуром, он чувствовал себя убийцей этих людей. Он поднял руку и сжал ею лоб, не замечая, как дрожит его рука. Затем отвернулся от окна и пошел обратно в свой кабинет.
Кабинет теперь уже не был пуст. У самой двери его ждал Гудспет, красный и рассерженный. Гудспет
