моего развода.
— Это тонко завуалированный намек на то, что мне надо сейчас кланяться перед Мидж за то, что задел ее чувства?
— Никто ничего не говорил о поклонах.
— Вот и отлично, потому что я и не собираюсь их делать, — ответил Страйк.
— Не нужно так резко реагировать, — сказала Пат. — В любом случае, Рода сделала то, о чем ты просил.
Страйку потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить, что Рода — это дочь Пат.
— Ты шутишь? — он снова повернулся к ней.
— Нет, — ответила Пат. — Она получила доступ к странице Кэрри Кёртис Вудс в Фейсбуке.
— Лучшая новость за весь день, — сказал Страйк. — Будешь чашечку чая?
Они выпили чай, и Пат зашла в Фейсбук, использовав логин и пароль своей дочери, открыла страницу аккаунта женщины, которую, как надеялся Страйк, двадцать один год назад звали Шерри Гиттинс. Развернув монитор поудобнее для Страйка, Пат затянулась своей электронной сигаретой, наблюдая, как он просматривает аккаунт.
Страйк медленно прокрутил страницу вниз, внимательно рассматривая многочисленные фотографии двух маленьких светловолосых девочек Кэрри Кёртис Вудс. Сама Кэрри на фотографиях казалась гораздо полнее, чем на снимке в ее профиле. Не было никаких указаний на то, что у нее есть постоянная работа, хотя много упоминаний о том, что она занимается волонтерской деятельностью в школе своих дочерей. И вот…
— Это она, — сказал Страйк.
На свадебной фотографии, которая была опубликована по случаю юбилея, платье Кэрри Кёртис Вудс было как минимум на два размера меньше. Безошибочно узнаваемая блондинка с фермы Чапмена с жеманной улыбкой, но чуть постарше, с меньшим количеством подводки на глазах, была затянута в облегающее кружевное платье. C вьющимися светлыми собранными в пучок волосами, она стояла рядом с коренастым бровастым мужчиной. Чуть ниже на странице был указан номер телефона: Кэрри Кёртис Вудс предлагала уроки плавания для малышей.
— Пат, ты попала в яблочко.
— Рода попала, не я, — хрипло произнесла Пат.
— Что она пьет?
— Джин.
— Я куплю ей бутылочку-другую.
Еще пять минут просмотра страницы помогли Страйку узнать, что мужа Кэрри Кёртис Вудс зовут Натан Вудс и что он работает электриком, а также название города, в котором они жили.
— Где, черт возьми, находится этот Торнбери? — пробормотал он, переключаясь на карты Гугла.
— В Глостершире, — ответила Пат, ополаскивая кружки в раковине. — Там живет двоюродный брат моего Денниса.
— Черт, — Страйк прочитал последние посты Кэрри Кёртис Вудс. — В субботу они уезжают в Андалусию.
Проверив еженедельный график дежурств, Страйк позвонил Шаху и попросил его забрать Робин с фермы Чапмена следующим вечером.
— Думаю, — сказал Страйк, завершив разговор, — в пятницу я поеду в Торнбери. Встречусь с Кэрри до того, как она уедет в отпуск. Робин измотана, она не сможет отправиться в Глостершир сразу после того, как выберется с фермы.
Про себя он подумал, что если успеет днем съездить в этот городок, у него появится повод зайти тем вечером к Робин для подробного отчета. Очень ободряющая мысль, учитывая, что Мёрфи, по его сведениям, все еще находился в Испании. Почувствовав себя немного счастливее, Страйк вышел из Фейсбука, взял свою чашку чая и направился в кабинет, прихватив с собой оставленный Литтлджоном коричневый конверт.
Внутри была крошечная диктофонная кассета, завернутая в лист бумаги с нацарапанной на нем датой. Запись была сделана почти через месяц после ссоры Кевина и сэра Колина из-за того, что последнему не понравилось поведение молодого человека на чтениях книги Джайлза Хармона, и за пять дней до убийства Кевина. Страйк достал из ящика стола диктофон, вставил кассету и включил ее на прослушивание.
Он сразу понял, почему Паттерсон не отдал пленку сэру Колину Эденсору. Трудно представить себе худшую рекламу навыков слежки сотрудников детективного агентства. Для начала, для решения такой задачи существовали гораздо лучшие устройства, чем диктофон, который явно приходилось прятать. Запись была крайне низкого качества: в пабе, куда Фара привела Кевина, было многолюдно и шумно — ошибка новичка, за которую Страйк сделал бы строгий выговор любому из своих подчиненных. Он подумал, что именно такую запись мог сделать его ныне уволенный сотрудник, по которому никто не скучал, по имени Нэтли.
Голос Фары звучал отчетливее, чем голос Кевина. Вероятно, диктофон лежал ближе к ней. Из того, что Страйк смог разобрать, в первые пять минут она дважды предлагала уйти в более тихое место, но Кевин жалобно сказал, что они должны остаться, потому что это ее любимый бар. Очевидно, Кевин был полностью убежден, что симпатичная Наваби подкатывает к нему.
Страйк включил максимальную громкость и стал внимательно слушать, пытаясь разобрать суть разговора. Фара продолжала просить Кевина говорить громче или повторять что-то, и Страйк был вынужден перематывать и слушать несколько раз с ручкой в руке, пытаясь записать все, что можно было услышать.
Изначально, насколько Страйк мог понять, их болтовня не имела никакого отношения к ВГЦ. В течение десяти минут Фара невнятно рассказывала о якобы своей работе стюардессой. Наконец, зашел разговор о ВГЦ.
Фара: ...сегда интересовалась ВГ…
Кевин: ...не делал этого... естры... все еще в крова... ожет, уйти в один д…
Где-то недалеко от того места, где сидели Фара и Кевин, громко затянули шумную песню, которую по традиции следовало орать во всю глотку:
«И мы пели гимны и арии:
“Землю отцов”, “Ночь напролет”»83.
— Черт побери, — пробормотал Страйк. Все следующие десять минут записи компания пожилых валлийцев — а как предположил Страйк, никто, кроме них, не стал бы петь эту песню Макса Бойса, — изо всех сил пыталась вспомнить ее текст, периодически выкрикивая фрагменты куплетов, потом снова умолкая, из-за чего разговор Кевина и Фары было почти невозможно услышать. Наконец валлийцы снова заговорили спокойно и тихо, и Страйк наконец смог уловить обрывки разговора Фары и Кевина.
Кевин: ...лые люди. Злые.
Фара: Как они вообще...?
Кевин: ...лохие, жестокие… лицемер... я пишу кн…
Фара: О, ничего себе, это здор…
Один из валлийцев снова запел:
«Уилл счастлив без денег, бумажник пропал,
Пять фоток жены на одну с Барри Джоном он поменял».
Радостные возгласы раздались после этих наконец всплывших из памяти строк, а когда крики стихли, Страйк снова услышал Кевина: «...прости, нужн...»
Судя по молчанию Фары, Страйк предположил, что Кевин пошел в туалет.
Следующие пятьдесят минут записи были бесполезны. Шум в пабе становился все громче, а голос Кевина становился все более неразборчивым. По мнению Страйка, предлагать выпивку в таком количестве юноше,
