Наши дела в Америке шли хорошо. У «Кузницы Братьев Келли» работы было невпроворот. Майра получила очередное повышение, да и моя работа по написанию писем приносила неплохой доход. Поскольку работы в Бриджпорте было много, казалось, что буквально все отсылают деньги в Ирландию и хотят при этом приложить к ним цветистое «американское письмо».
— Ах, Майк, — воскликнула Бриди, обращаясь к младенцу. — Молока еще много, не торопись так.
— Майк? — переспросила я и, наклонившись, погладила малыша по голове.
— Это Пэдди его так называет, — пояснила она. — Конечно, полное его имя — Майкл Джозеф Келли. Но Пэдди говорит «Майк» — коротко, ясно и звать удобно. «Я Майк Келли, — произнесла она страшным низким голосом, — и я могу одолеть любого в этом доме!»
Мы с Майрой засмеялись. Майк. Очень по-американски. Ну ладно, если им так больше нравится…
Мы устроились поудобнее, чтобы посплетничать. Сын Джеймса Маккены отлично управляется с отцовской таверной. Молли Флэниган собирается продавать свой пансион — ей предлагают за него хорошую цену. Немцы и литовцы строят в Бриджпорте свои церкви. Ирландские семьи переезжают в другие районы, арендуют квартиры побольше и даже покупают себе дома.
«Забавно, — сказала я, — наши соседи движутся дальше на юг, ирландцы из Вест-Сайда — на запад, а жители северного района Нортсайд — к самому озеру. И никто не мечется, не перескакивает к другим — семья с южной стороны никогда не поедет на север или запад».
— Пэдди хочет купить пианино, — объявила Бриди и посмотрела на малыша. — Майк уснул. Отнесу его в кроватку.
— Пианино, — протянула Майра. — Даже у Пайков никогда не было пианино.
Через несколько минут с шумом появились наши парни. Всю неделю они были заняты, но в субботу вечером договаривались встретиться у Маккены.
— Ну, если они мне ребенка разбудят… — грозно прошептала Бриди.
Но ничего не произошло — кроме того, что Пэдди вынес своего сына к братьям и Дэниелу. Он казался совсем крошечным в его руках, когда эти большие мужчины сгрудились вокруг него. Джеймси осторожно прикоснулся к его лицу.
— Видишь этих парней, Майк? — спросил Пэдди, поднимая сына к мальчикам. — Это Джеймси, Стивен, Майкл и Дэнни О. Они будут стоять с тобой плечом к плечу против всего мира. — Он обернулся ко мне. — Помнишь, как говорил папа — про пальцы и кулак?
— Помню, Пэдди.
Майк улыбнулся им всем — и это была настоящая улыбка, а не просто младенческое пускание пузырей.
Майкл протянул ему свой палец, и его маленький сынишка взялся за него.
— Ну и хватка у этого молодца! — воскликнул Майкл. — И удар у него тоже будет будь здоров! Будет нам с тобой напарник в кузнице, Пэдди.
— О нет, Майк, — сказал Пэдди, глядя на своего крошечного сына, — ты не будешь всю жизнь убиваться в кузнице. Ты станешь банкиром, будешь носить белый костюм с соломенным канотье и вообще будешь шикарным парнем.
Победа.
* * *
Патрик Келли приехал в середине апреля. Чикаго наконец сбросил оковы зимы, и на последних островках прерии, оставшихся в окрестностях Бриджпорта, расцвели дикие яблони и лютики. Почему в Америке нет подснежников?
— Цветок Святой Бригитты, — сказала я Бриджет. — Эти цветы нужны нам.
— Не важно — весна все равно пришла, — ответила мне она.
Эдвард Кьюнин регулярно приезжал из Саммита, чтобы встретить ее после занятий в школе Святого Ксавьера. Бриджет рассказывала, что они неторопливо гуляли по берегу озера, говорили о Джеймсе Ньюдженте. Медленно, очень медленно, слово за словом, я пыталась подвести Бриджет к тому, чтобы она выбрала собственное счастье.
Я говорила ей, что она неправильно понимает меня и мою жизнь. Да, я страдала. Конечно, я тосковала по ее отцу, но никогда не видела себя благородной вдовой Келли, встречавшей лицом к лицу любые невзгоды. Я находила радость в Бриджет и мальчиках, утешение и развлечение — со своими друзьями в Бриджпорте, и удовлетворение — в своей работе в офисе, в церкви, в написании писем.
— И еще одно, Бриджет. Мы с твоим папой… — Я аккуратно подбирала слова, чтобы не смутить ее. — Мы находили друг в друге такое наслаждение, которое невозможно понять, пока не испытаешь его. Разве не сам Господь Бог создал для этого тела мужчины и женщины?
Бриджет лишь кивала. Я объяснила ей суть законов брегонов, рассказала о королеве Маэве.
— Ирландские женщины наслаждались, получая и отдавая любовь, — сказала я, — но Великий голод принес с собой великую печаль.
А еще я сказала ей, что некоторые священники пытаются запугивать женщин, внушая им комплекс вины и стремление к самоотречению. Джеймс Ньюджент был великодушным человеком, и он был бы рад, если бы Бриджет нашла свое счастье, выйдя за Эдварда Кьюнина.
— Тогда почему ты не выходишь замуж за дядю Патрика? — неожиданно спросила она.
— Господи, это тебе Майра наговорила?
Похоже, с конспирацией было покончено.
— Впрочем, я могла бы, если это удержит его от того, чтобы вести наших мальчиков в Канаду, и вразумит тебя.
— Так сделай это, — сказала она. — Подтверди свои доводы на практике.
* * *
Патрик Келли находился в Чикаго уже неделю. Он постоянно был занят и остановился в отеле «Тремонт-Хаус». «Так удобнее для встреч», — объяснял он. Он даже не приехал взглянуть на младенца, поэтому я была удивлена, когда Патрик неожиданно вошел в гостиную к Пэдди.
Бриди ушла за покупками, и я осталась присматривать за Майком. День клонился к вечеру. Майра все еще была в своем магазине. В доме царила тишина.
Патрик наклонился, и я приподняла младенца к нему. Майкл, нисколько не испугавшись, тут же ухватился за медную пуговицу на темно-зеленом кителе новой униформы, которую Патрик носил как офицер Ирландской армии. Я разжала маленький кулачок Майка.
— Не думала, что это так вскружит мне голову, — сказала я Патрику, садясь в большое и удобное кресло Бриди и укачивая Майка на руках; от пылающего в камине угля по комнате расплывалось тепло.
Патрик сел на стул напротив меня.
— Быть бабушкой — это вообще очень здорово, — продолжала я.
Майк захныкал.
— Тс-с-с, тс-с-с, — успокаивала его я. — Тише, бабушка рядом.
Теперь я понимала бабушку Кили, которая отдавала свою порцию еды девочкам Денниса. Следующее поколение. Пришел их черед.
— Но очень молодо выглядящая бабушка, — заметил Патрик.
— Сорок три, — вздохнула я.
— Совсем не старая, — ответил он. — Вот мне пятьдесят шесть.
