Corrections Corporation of Americа[591], самая крупная частная тюремная фирма США, не могла нарадоваться своим успехам на Уолл-стрит. Прибыль впечатляла и заставляла открывать все новые и новые «крытки».
Чем больше я погружался в тему, тем больше убеждался, что содержание тюрем в Америке являлось сверхдоходным бизнесом. «Казенные дома» создавали тысячи рабочих мест не только для надзирателей и их начальников. Вокруг пенитенциарной системы существовала целая инфраструктура подрядчиков, доставляющих продукты, осуществляющих перевозки, починку оборудования, строительство и тому подобные услуги. В каждом штате «самой свободной страны мира» тюремно-экономический комплекс развивался быстрее других отраслей экономики. Я видел эти цифры своими собственными глазами, и это наводило на определенные мысли.
Вплотную к околотюремному бизнесу примыкал бизнес внутритюремный…
Почти во всех штатах существовали законы, легализовавшие использование труда сидельцев частными корпорациями. Среди участников этого «проекта» были замечены такие известные и добропорядочные компании как IBM, Boeing, Motorola, Microsoft, Dell, Intel и другие.
Мои товарищи по Форту-Фикс, работавшие на полугосударственную корпорацию Unicor, не успевали обслуживать американских хайтек-гигантов.
Два раза в неделю к нам на зону завозили по десятку сорокатонных прицепов, доверху заполненных компьютерными комплектующими. Работа кипела даже в официальные выходные, что невольно напоминало мне сталинские шарашки, хоть и с соблюдением принципов гуманности. Умным дядечкам стало понятно, что в ряде случаев использовать зэковский труд было выгоднее, чем выводить производство в страны третьего мира. С патриотической радостью я читал в «Нью-Йорк таймс», что корпорация Nike, чьи кроссовки продавались втридорога опять же в ларьке Форта-Фикс, возвращала свои производственные площадки из Индонезии в тюрьму штата Орегон.
Картину дополнял принятый закон «о трех преступлениях», в свете вышеизложенного напоминавший мне крепостное право и беспаспортных советских колхозников. Государство любовно заботилось о трудовых ресурсах, предусматривая чуть ли не пожизненный срок за совершение трех даже ненасильственных преступлений.
А чего стоила система взысканий и штрафов, которая автоматически продлевала время нашей отсидки и отменяла условно-досрочное освобождение… Воистину – «Кадры решают все!»
Чтобы разгрузить изрядно переполненные государственные тюряги, в конце 80-х началось строительство частных тюрем. В том числе и иммиграционных, куда и отравлялись человекопотоки из Форта-Фикс. По рассказам счастливчиков, побывавших в частных «исправительных центрах» (слово «федеральный» в названии подобных темниц отсутствовало), там жилось на порядок хуже. Это было что-то наподобие моего первого СИЗО в графстве Эссекс. Огромный зал на 500 голов. Он же спальня, он же столовка, он же «рекреация». Стройными рядами – койки в два этажа, 24-часовой свет, не выключающиеся на ночь телевизоры. Без школы, «джима», «дома быта» и уж тем более кружков и спортивных чемпионатов. Прогулки – раз в день по бетонной площадке. Необоснованно дорогущий ларек – «комиссария». Хреновейшее медобслуживание…
В таких «человеколюбивых» условиях иноземцам иногда приходилось проводить по нескольку лет. Воистину все познается в сравнении.
Как говорила моя бабуля: «Спасибо тебе, царица небесная!»
В общем, хорошо сидим!
И не спорьте…
…Другой человекопоток шел в обратном направлении. Мы (сказал он с гордостью), то есть «Южная сторона» (Fort Fix South), принимали триста с лишним беженцев с «Северной стороны» (Fort Fix North). Круговорот з/к в природе не останавливался ни на минутку.
После многочисленных и многолетних проверок, вызванных зэковскими жалобами, администрация самой большой федеральной тюрьмы США закрывала один из корпусов «Севера». Все было настолько запущено и сломано, что возникли реальные опасения за жизнь обитателей трехэтажного барака. Несмотря на косметические ремонты перед приездом очередной инспекции (напоминавшие мне «кампании» в добрые годы застоя), в Форте-Фикс царила разруха. Как в каком-то захолустном и богом забытом военном гарнизоне в Монгольской Народной Республике через несколько лет после развала Варшавского договора.
(Написав предыдущую фразу я вспомнил, что мотал свой срок в бывшем военгородке. Не монгольском, но американском: от перестановки мест слагаемых сумма не менялась.)
По утрам «Форт-Фикс-Юг» покидал очередной 40-местный автозак тюремной конторы. Переселенцы ехали в иммиграционные тюрьмы.
В тот же день, но ближе к обеду, к нам прибывало столько же эвакуирующихся с «Севера». Иногда даже больше, что в конечном итоге вызывало беспрецедентную 120-процентную наполняемость Южной стороны.
Под новые зэковские поступления срочно переоборудовались «quite rooms», наши «тихие комнаты», в которых жиганы гладились к свиданкам, писали письма и рукодельничали.
В привилегированные двухместные камеры, выделяемые за «выслугу лет» и сексотство, добавляли «вторые этажи» и переименовывали в четырехместные.
Досталось и касте неприкасаемых – камерам по «медицинским показаниям», удобно расположенным на первых этажах тюремных бараков. Их тоже уплотняли, глубоко начхав на существующие нормативы и стандарты.
Всех потенциальных жалобщиков и любителей «акций неповиновения» заранее предупреждало дацзыбао от капитана Вулворта, вывешенное во всех корпусах на самом видном месте.
Местный граф Бенкендорф, он же начальник SIS (Special Investigation Service), то есть «Службы специальных расследований» цитировал программное заявление № 37/106.
В особых случаях Федеральное бюро по тюрьмам разрешало местным администрациям перенаселять зоны до «необходимых и соответствующих ситуации» пределов…
…В тот теплый майский полдень я отрешенно медитировал, пытаясь не обращать внимания на подселения и уплотнения. «Бог не выдаст, свинья не съест», – философствовал з/к № 24972-050, смакуя «Сонечку», исключительную книжку Людмилы Улицкой.
Отобедав одним из первых, я во благе расположился за одним из карточно-доминошных столов, как правило, свободных от играющих антиобщественных элементов в дневной перерыв. Светило нежаркое солнце. Благоухал дикий клевер и свежеподстриженная травка – запах напоминал мне о моем детстве. Гармония души и тела – редкое и поэтому особенно ценное состояние. Тем более за колючей проволокой.
Мою весеннюю сиесту неожиданно прервали:
– Ё, гэнгста Эл, чего спишь в хомуте? (вольный перевод с эбоникса). Иди встречай своих парней. Там русских понаехало – до фига и больше! А ты тут книжки почитываешь, профессор хренов.
Недолго думая, я засунул книжицу за пояс, автоматически посмотрел на часы («до работы еще почти час») и поспешил в сторону центрального КПП. Там в заколюченно-зарешеченном накопителе вновь прибывшие зэки обычно дожидались мешков с пожитками. Сначала охрана доставляла спецконтингент, а еще через полчаса, на защитного цвета армейской полуторке, его багаж. В это время «иммигранты» активно общались с коренным населением, обступавшим загон со всех сторон. На выкрики надзирателей и потявкивание рыжеватых немецких тварей внимания никто не обращал. А хули – гангстеры…
