во всех направлениях: — И там я планирую остаться… навечно, наверное. Или хотя бы до того момента, когда я не смогу вспомнить начало своего пребывания здесь и не замечу конец.
— Умерло твое тело. Умер только тот Ахин, — епископ шагнул ему навстречу, пустив волну камня по грязному полу. — В казематах полно порождений Тьмы. Захвати чье-нибудь сознание. Справлялся с созданиями Света, справишься и с ними.
— Справлялся. Пока был жив.
— А что, если ты все еще жив?
— Можешь поговорить об этом с изуродованным трупом, висящим в тюремной камере, — мрачно усмехнулся Ахин. Глубоко задумавшись, он подошел к стене коридора и коснулся ее. Холодная, плотная, идущая из ниоткуда в никуда. И ни одной двери на всю бесконечность нереальной кладки. — Боюсь, у меня не хватит сил. И я никогда не захватывал ничье сознание, всего лишь копался в нем, вызывая умопомрачение. Выуживал из памяти какие-то события прошлого, подпитывал страхи, придавал достоверность смутным опасениям и сомнениям, раздувал пламя ярости, давил на то, что вызывало наибольшие страдания, и подталкивал к сумасшествию других… с каждым новым шагом приближаясь к собственному безумию.
— Хотя бы попробуй, — настаивал Ферот. — Мне нужна твоя помощь. Миру нужна твоя помощь! Я не могу закончить начатое тобой. Я атлан. Помоги мне.
Одержимый молча смотрел на стену. Дверей по-прежнему нет, но ведь можно пройти в одну из многочисленных щелей меж камнями. В этом месте нельзя мыслить аналогиями, однако вход всегда остается входом, если только не становится выходом. Так думал Ахин, хотя все его естество твердило об обратном. Здесь любые вещи и явления могли быть и есть нечто иное.
— Оба моих разума слились воедино, — вздохнул одержимый. От некоторых привычек не избавиться даже после смерти. — В конечном итоге это свело меня с ума. А что произойдет, когда меня будет трое? Даже если я смогу вселиться в кого-либо из порождений Тьмы, то моя двуединая сущность не сможет стать частью чужой полноценной личности, а его рассудок не сможет справиться с сильным влиянием извне. К чему множить безумие? Закончится все тем же — я снова окажусь где-то здесь. И жизнь моя вновь подойдет к бессмысленному итогу, а настоящего себя я даже не вспомню. Но вряд ли и этот «я» имеет право называться «я».
— Тогда вселись в меня, — предложил Ферот.
Теперь атлан не просто не думал, а до ужаса боялся думать о том, что говорил. Епископ следовал путем своих ощущений. Не самый разумный поступок, но кто его осудит, раз он уже сам вынес себе приговор? Осталось лишь дождаться палача.
— Если ты добровольно примешь мое сознание, чувства и эмоции… всю мою сущность… — Ахин задумался, но понять заведомо непостижимые вещи невозможно.
Вероятнее всего, ему вновь придется столкнуться с безумием и смертью, причем, наверное, не один раз. С другой стороны, если он не останется в здравом уме, то как минимум свихнется, а если не выживет, то определенно умрет. Бояться нечего.
— Так ты можешь вселиться в меня или нет? — Ферот положил ладонь на дверную ручку. Он понятия не имел, как здесь все устроено, но вход в свое сознание узнал сразу. Это было несложно — оба конца коридора упирались именно в него.
— Могу, — не очень-то уверенно ответил Ахин, покосившись на атлана. — Но готов ли ты к последствиям?
— Хуже точно не станет.
— Даже если окажешься навечно запертым в нереальном лабиринте коридоров посреди бесконечности, пытаясь разобраться, где заканчиваюсь я и начинаешься ты?
— Мы слишком похожи, чтобы бояться этого, — Ферот вроде как изобразил на лице улыбку, однако вряд ли ее можно было различить в непрекращающихся нервных судорогах. — Но в то же время достаточно разные, чтобы нуждаться друг в друге, дабы вдвоем сделать то, на что мы не способны по отдельности.
— Изменим мир или погибнем вместе с ним? — рассмеялся Ахин. Не каждому выпадает и второй шанс, не говоря уж про третий. — Выбор без выбора, все как всегда. Судьба и причины, случайности и последствия. А каждый итог становится новым началом… — он резко выдохнул и хрустнул суставами пальцев, все еще помнящих мучительную боль пыток: — Ну, мы готовы?
— Готовы, — коротко кивнул одержимый атлан.
Дверь открылась.
* * *
Ферот упал. Барахтаясь на скользких камнях, епископ с переменным успехом боролся со своим телом, готовым вывернуться наизнанку. В левые ухо и висок как будто вонзились раскаленные колышки, входящие все глубже и глубже в трещащий по швам череп. Еще немного — и треть головы просто отвалится. Но лишь эта кошмарная боль отвлекала атлана от невыносимого зуда кожи почти всей левой половины тела. Внутри него что-то воспламенилось, кипящая кровь была готова извергнуться из трещин в плоти, сам воздух сдавливал его руку и ногу, сминая и концентрируя усиливающиеся страдания вокруг ноющих костей. Он пытался дышать сквозь непрекращающийся кашель, но давился кровью. А время тянулось слишком медленно, и мукам не было конца…
Но Ферот вспомнил. Кто он есть, кем был и кем должен быть. Вспомнил дважды. Запутался в себе. Тоже дважды. Есть его мысли и мысли, принадлежащие ему. Они противоречивы, их можно разделить. Что-то чужое, что всегда было с ним. Что-то свое, не принадлежащее ему никогда. Два себя, и оба себя были собой, но только самим собой. Два понимания, две логики, два ума, два восприятия — единое целое, состоящее из разных деталей. Оно в своем единстве не может быть собой, но может стать кем-то одним из себя. Путь найдет тот, кто должен. Пусть ему поможет тот, кто может. Необходим ориентир, какая-нибудь разница. Она есть. Все очень просто.
Ферот жив, а он — мертв. Ферот — для себя «я». «Он» для него — Ахин.
Раскинувшись на грязном полу, епископ медленно выдохнул.
— Ты здесь? — прохрипел он, сплюнув кровь.
Никто не ответил.
— Слышишь? Я все понял.
Епископ еще не до конца определился — обращался ли он к себе или же к изувеченному трупу в камере. Так или иначе, оба промолчали.
— Прости меня. Я виноват перед всеми вами. Мой народ виноват. Моя страна. Вера. Свет…
Ферот не знал, прошла ли боль, ведь вся левая половина его тела потеряла чувствительность. Он с трудом приподнялся и посмотрел на парализованную руку. В полумраке подземелья она казалась черной, хотя вторая оставалась по-атлански бледной. Похоже, кожа епископа частично приобрела угольно-серый оттенок. Как у сонзера. Как у проклятых.
— Теперь я знаю. Я все исправлю. Подведу итог.
Одержимый атлан понял, что видит только правым глазом. Его сущность как будто отторгала пораженные Тьмой
