этой удаче, чтобы Пантократор не счел ропот отца достойным своего внимания.
Пусть его кровь, его замечательные дети ненавидят отца, пусть годами лелеют надежду, что настанет день – и они утолят свою ненависть, омоют ее в крови патриарха. Пусть закаляются и держат знамя Вартенслебенов крепкими руками.
- Мы страшно отомстим.
Глава 34
Глава 34
На втором этаже было тихо и тепло от хорошо протопленной печи. Однако Раньян дрожал в ознобе, оставаясь на грани сознания и обморока. Елена проверила, не разошлись ли швы, поправила старую, но чистую простыню.
Обритый почти налысо (чтобы легче обработать раны головы) мужчина выглядел лет на десять моложе. Прежде он казался персонажем века мушкетеров, теперь больше напоминал парижского хипстера-интеллигента. Тщательнее побрить, добавить кофту и цветной шарфик, поставить самокат в угол – вот и готов образ. Лицо не пострадало, о прочем так, увы, сказать не получалось. Елена вытащила осколки железа и костей из ран, очистила, заштопала, наложив компрессы и повязки. Но... Даже если сшитые сухожилия и мышцы нормально восстановятся, женщина готова была спорить на лекарскую грамоту, что карьере бретера пришел конец. Ни сила, ни подвижность не вернутся в прежней мере. Просто хороший боец – да, легендарный Чума – категорически нет. Можно с чистой совестью открывать фехтовальный зал и становиться мастером-наставником.
Елена покачала головой, растягивая шею, несколько раз сжала кулаки и растопырила пальцы. Кинула еще один взгляд на раненого и перешла в другую комнату, где под присмотром Виторы тихо умирал Насильник. Здесь, к сожалению, все было намного, намного хуже.
Кадфаль поступил мудро, когда направил бегущую компанию дальше на север, от города, сам же отправился на поиски Хель. После того как Маленькая армия воссоединилась, Пайт остался далеко позади, и беглецы избавились от угрозы. По крайней мере, на время.
Следовало как можно скорее бежать дальше, но пришлось остановиться и сделать привал, чтобы позаботиться о раненых. Ни Раньяна, ни старого копейщика нельзя было везти в телеге, рискуя вытрясти душу по дороге. Беглецы остановились в небольшом кабачке, затерянном средь паутины проселочных дорог, в чахлом, но достаточно широком лесу, вернее обширной сети рощ. Заведение оказалось брошено, причем не так давно, из него вымели припасы и большую часть мебели, но в остальном постройка оказалась вполне годной. Главное - крыша не текла. Марьядек предположил, что, скорее всего, кабак был не простым, а завязанным в контрабандных делах, так что хозяева решили не искушать судьбу, переждав смутное время где-нибудь подальше. Сожгут – всегда отстроить можно.
Так старый дом с конюшней и сараем превратился в госпиталь. Из Пайта народ бежал как блохи с мертвой скотины, временами люди проходили и этой дорожкой, но связываться с Маленькой армией никто не желал.
Елена спустилась на первый этаж, вытирая кровь с ладоней. Насильник почти непрерывно кашлял, выплевывая рассеченные легкие, и лекарка не могла ему помочь. У печи грустно и молча сидел Марьядек, бесцельно строгая палочку. Браконьер тяжело переживал расставание с доходным промыслом и подругой, но воспринимал это стоически, радуясь тому, что в итоге жив. Рядом точил очень старый меч некто по имени Бьярн, человек, приведенный Кадфалем. Он тоже был искупителем, так же как и Насильник - явно из бывших дворян. Елена до сих пор машинально ежилась при каждом взгляде на Бьярна. Женщина уже привыкла ко всевозможным увечьям, но этот воин смотрелся жутковато даже по очень широким меркам Ойкумены.
Мироздание как будто задалось однажды вопросом: «а его можно убить вообще?» - и поставило натурный эксперимент. У Бьярна отсутствовал глаз, было отрезано по ломтю от каждого уха, стесана часть щеки вместе с куском челюсти. Рану стянули грубыми стежками, она даже заросла, но физиономия буквально съехала на бок, словно у восковой маски над свечой. В свое время рыцарь мог похвастаться роскошной шевелюрой снежно седого цвета, но сейчас от нее остались редкие тонкие пряди, а бугристый череп с туго натянутой кожей пересекали толстые веревки шрамов. Шее тоже досталось, и Бьярн то шепелявил половиной изувеченного рта, то неразборчиво рычал. В довершение всего рыцарь, изначально под два метра ростом, кособочился, поджимая правую руку, словно птичью лапу, и сильно хромал. При этом увечный сохранял бодрость и точность движений, не расставаясь с оружием. Елена не понимала, как человек мог вообще выжить с такими ранами, не говоря о путешествиях и опасной жизни слуги божьего. Впору было подумать о настоящем чуде.
- Как он? – поднял взгляд Марьядек.
Елена молча покачала головой. Бьярн что-то буркнул и продолжил шкрябать точилом по лезвию. Женщина вышла, осторожно прикрыв дверь. Во дворе Кадфаль методично колол противозаконно напиленные дрова. Гамилла тренировалась в стрельбе из баллестра, прочие же разбрелись по окрестному лесу в поисках валежника. Даже Артиго молча таскал веточки полегче. Ему не помогали, но и не препятствовали. Подступал темный вечер, на горизонте сосредотачивались тучи, обещая новый дождь и по-осеннему промозглый холод к рассвету.
Арбалетчица выругалась, пошла собирать лежавшие под мишенью свинцовые шарики. Кажется, у «госпожи стрел» что-то не вязалось с ее ремеслом, но Елена спрашивать не рискнула. Просто взяла и помогла.
- Спасибо, - проворчала татуированная. Кадфаль звучно расколол очередную чурку.
Елена подумала и тихо сказала в сторону:
- Он умирает.
- Это хорошо, - без раздумий откликнулась «госпожа».
- Разве?
- Точно.
- Не нужно, - покачала головой Елена.
- Чего?..
Гамилла стиснула рукоять своей опасной игрушки так, словно готова была сломать баллестр о макушку рыжеволосой. Глядя на побелевшие пальцы, Елена невпопад подумала о том, что не стрижена, не мыта и вообще надо как-то устроить стирку. И баню.
- Не нужно, - повторила она. – Тебе в первую очередь.
Гамилла помолчала, глядя жестко, гневно и в то же время с мрачным любопытством. Она уже знала: когда рыжая что-то говорит, особенно таким тоном, имеет смысл хотя бы послушать.
- Я понимаю тебя, - вымолвила Елена. - Он был плохим человеком. Очень плохим…
* * *
- Я был плохим человеком, - тихо сказал Насильник, и Елене пришлось напрячь слух, чтобы расслышать сказанное.
Женщину все еще потряхивало от осознания допущенной ошибки с опухолью, поэтому она не сразу поняла, что искупитель вдруг решил закрыть долг откровенности, рассказав собственную историю.
- Очень плохим. Единственный сын захудалого рода. Ни земли, ни привилегий, ничего. Можно было записаться в ловаги, служить богатой фамилии. Но я пошел иной стезей. Стал бетьяром.
Купленная девчонка затихла, как
