о чем вы говорите. — Шурка подбросил в костер сучьев, полыхнуло жаром. — Лучше бы рассказал… про понятное что-нибудь…
И позже, когда Гера с Шуркой ушли проверять налимов, а Алеша остался здесь, у костра, разморенный, теплый и размягченный рассказом, он старался представить далекий белый сверкающий Бомбей на берегу Индийского океана, верней — Аравийского моря, и представлял его каким-то турецким, загроможденным городом, каким тот вовсе не был, разве что на окраинах. И все-таки он представлял его именно таким, на другое фантазии не хватало. И женщин Индии представлял тоже, но все-таки, что могут они волновать так же, как русские, или даже еще больше, поверить не мог. Ему было больше по сердцу представлять картину, как в Аурангабаде, насмотревшись за день на богов Эллоры и Аджанты, особенно на Шиву и Будду, этих богов из богов Индии, и насмотревшись на прекрасных индийских женщин с их обнаженными талиями, бедрами и бронзовыми, мелькающими в разрезах сари ногами, русский парень Володя Ходорченко, выпив пива, весь вечер стучался в номер к русской девчонке Лии, просил ее, умолял и все-таки вымолил, и она вышла, смотрела на него, жалела его, она была русская до мозга костей, большая, крупная, спокойная, ласковая, желанная, она была частью родины, она жалела его, но к себе не пускала, и сказала наконец Гере, чтобы он отвел Володьку спать. К нему, Володьке, скоро должна была приехать жена, и он никак не мог дождаться ее, все здешнее было истинно чужим ему сейчас, даже пещеры, даже Будда и Шива, которыми могли восторгаться другие, а Лия была своя, свой, русский женский бог. Лия погладила его по голове, Володька задрожал. Гера повел его в номер, но на пути встретился югослав, Володька зазвал его играть в шахматы и выиграл, кажется, десять партий подряд. Потом была ночь, одиночество, Володька спал… Вот такое все Алеша представить мог и представлял желанно. И тут ему почему-то подумалось, что это все какая-то невероятная жизнь, вообще что бы ни происходило в ней, все донельзя странно, невероятно и непонятно. И что встретилась Надя, странно, и в общем-то поэтому совершенно ясно, что больше не встретить ее никогда, иначе это было бы уже не странно. Больше не встретить. И это понятно. Даже как-то легко, словно освобождаешься от гнета. Да и что это значит — любить ее? Вот теперь спокойная уверенность: было и все ушло; иначе нельзя. Ну как же быть иначе? Откуда взяться? Было бы не странно, а словно закономерно, предначертано, если бы встретились; а жизнь есть странность в неустанном движении. Сегодня странно; вчера; завтра еще странней. Не было ничего, есть все, — странно. Родился, умер, где ты, что ты? Ничто и нигде. Странно! Странно!..
Алеша медленно засыпает. Снятся ему сны, долгие, странные. Снится Надя. Снятся чудеса…
ГЛАВА ВТОРАЯ (ОКОНЧАНИЕ)
СОН АЛЕШИ
И снится ему: идет дождь…
…Алеша постоял немного у реки, посмотрел на воду, послушал, как река шумит от ударов дождя, и направился в шалаш; в спину тепло светило солнце. Некоторое время он сидел в шалаше, наблюдая, как под далекие раскаты грома раскидывается в полнеба радуга-дуга. Дождь стих так же быстро, как начался; Алеша вышел из шалаша под радугу, тихо улыбаясь; и вдруг на том берегу Чусовой он увидел Надю.
«Надя, Надя!..» — закричал он радостно и побежал к реке. Он видел, как она, присев, рвала в траве цветы, присоединяя их к букету; с Надей были какие-то девушки, вероятно, ее подруги, которых Алеша не знал. Надя казалась грустной, подруги старались развеселить ее, смеялись, вызывали ее на разговор, но Надя молчала, а смех и шутки подруг мешали ей услышать Алешу. Тут из небольшого ельничка выбежал светло-коричневый, с белой звездой во лбу, веселый теленок; смешно взбрыкивая ногами, он побежал к Наде, ткнулся мордой в букет. Надя не испугалась, начала играть с теленком, а он ласково бодался безрогим лбом. Алеша испугался, что Надя теперь совсем не заметит его, закричал что было сил: «На-дя! На-дя!..» Кто-то из подруг заметил Алешу, показал Наде в его сторону. Надя поднялась, отбросила букет в сторону и побежала к реке. Тут же за ней помчался теленок, заскочил прямо в воду, присел на колени: садись. Не раздумывая, Надя села на теленка верхом, теленок оттолкнулся ногами от илистого дна и поплыл, высоко задирая морду. Они плыли прямо к Алеше; Алеша двигался им навстречу, зайдя в воду почти по пояс. Вдруг теленок как бы вырвался из воды (от радуги и солнца стекающие с него капли сверкали ярким блеском) и полетел над рекой, набирая высоту и скорость. Алеша смотрел на теленка, задирая голову, пятясь из воды, и когда теленок с Надей пролетели над ним, его обдало горячим сильным, ветром. Алеша развернулся и, глядя в небо, пошел вслед за улетающим теленком, протянув к Наде руки. Все дальше и выше улетал теленок, унося с собой Надю, а Надя сидела не шелохнувшись — видно, сильно испугалась.
Алеша вышел на берег и, немного еще постояв с протянутой вверх рукой, вдруг засомневался, было ли все то, что было. Он оглянулся — на том берегу никого нет; возможно, не было вообще ничего, подумал Алеша, ни дождя, ни радуги, ни видения Нади? Он посмотрел под ноги — трава была влажна; он посмотрел на небо — там переливалась радуга. И когда он решил: дождь был и была радуга, а другое все было только видением, к нему с радуги сошла красивая молодая женщина, одетая, словно индийская женщина, в сари различных оттенков, и сказала Алеше, подав ему руку:
— Пойдем.
— Кто ты? — спросил Алеша.
— Ирида. Если не хочешь потерять ее, — она показала на небо, — пойдем.
Алеша времени терять не стал, подал руку, и они пошли. Ирида не разговаривала, ведя Алешу за собой (он вдруг оглянулся и увидел, что они идут высоко над землей, над рекой, лесом, лугом, по сияющему разными красками дугообразному мосту). Вела его Ирида осторожно, не спеша: она боялась, как бы он не оступился и не полетел вниз. Когда они дошли до середины моста и земля вдруг скрылась за плотной туманной завесой, Ирида сказала:
— Закрой глаза.
Вскоре они вошли во дворец; Ирида оставила Алешу в какой-то маленькой комнате, а сама выскользнула наружу, закрыв Алешу на ключ. Вскоре Ирида вернулась, вслед за ней вошла еще женщина. Лицо у нее было спокойное, властное.
— Молодец, — сказала она Ириде. — Он и не догадывается ни о чем. — И, взглянув на Алешу, быстро
