София вытаращилась на старого противника, попыталась что-то сказать… но ничего не вышло.
– Я теперь Хьортт, Доминго Хьортт. Я сохранил фамилию жены, пусть ее и не стало.
– Полковник… Хьортт? – София вернулась на землю и теперь словно тонула в ней, погружаясь до беспросветных глубин, где, как говорят кремнеземцы, Изначальная Тьма породила всех чудовищ и демонов мира, худшие из которых были названы смертными. Она не могла открыть глаза, не могла сделать ничего, разве что долго, печально вздохнуть. Она все-таки убила Эфрайна Хьортта, даже не зная об этом. И в этот миг София поняла, что не способна выполнить обещание, которое дала ему в Курске: ни единая слезинка не отметила ухода юного полковника, направившего ее на эту залитую кровью тропу, на путь, казавшийся столь очевидным год назад, а нынче сгинувший в тенях.
Теперь София единственная, кто выжил после того дня в Курске, а ответов не больше, чем изначально. Ей уже не узнать от Эфрайна Хьортта, кто его послал. Тогда она была настолько убеждена, что знает это, что даже не спросила его, прежде чем отрезать пальцы и сжечь. Прости ее, Лейб, она – то самое бешеное чудовище, каким ее всегда считали враги. Без разницы, империя или деревня, – все, к чему прикасается София, превращается в руины. Даже если бы младший Хьортт оказался здесь, даже если бы дал ей долгожданный ответ, это ничего уже не изменило бы. Потому что Софии известна настоящая правда: муж и односельчане погибли из-за нее. Если бы она не пришла к Лейбу после отречения от багряного трона, не уговорила бежать с нею в дом его детства, он и все местные жители остались бы живы. Вот почему шесть демонов сперва притянулись к ней, когда София с Пятью Негодяями их связывала. Куда бы она ни пошла и что бы ни делала, она сеет горе и смерть.
Открыв глаза и уставившись в темный угол палатки, она наконец поняла, почему Мордолиз не исполнил ее желания, не защитил их с Лейбом. Даже демон не может спасти тебя от себя самой.
– Ты скажешь мне кое-что? – спросил ее Доминго усталым, сломленным голосом. Когда София тяжело пожала плечами, он уточнил: – Там, на поле… что случилось? Что я такое выпустил, позволив цепистам совершить ритуал?
– Там? – София посмотрела на Доминго и увидела свои горе и вину, отраженные, как в зеркале, в изувеченном и смертельно усталом лице. По крайней мере, в аду не будет одиноко. – Да ничего особенного. Просто конец света.
– Ага, – сказал Доминго, как будто именно такого ответа и ждал, но все равно не рад был услышать. – Ну и куда теперь отправляться старому нераскаявшемуся грешнику?
– А ты как думаешь? – произнесла Холодная София, потому что им осталась только одна дорога. – Умирать, но не сдаваться.
* * *
Эпилог
Шлюп пробирался сквозь туман, на борту царила мертвая тишина – чтобы корабли-черепахи непорочных не набросились средь бледных испарений. Надо быть безжалостным, как пират, и вдвое более жадным, чтобы наняться на таможенную службу. А потому не приходилось дивиться тому, что две черепахи не прекратили погони, даже когда стало понятно, куда бегут контрабандисты. Но кое-что все-таки удивляло капитана судна, переименованного в «Королеву воров»: непорочные последовали за ним в вечный туман, паривший над морем там, где сотни лет назад исчезло Затонувшее королевство. Обычно непорочновские моряки были слишком трусливы, чтобы приближаться к морю Призраков с его вечными штормами… Но если на то пошло, большинству контрабандистов тоже хватало ума не идти на такой риск.
Кружился ли в сердце дождя и тумана, как утверждали морские волки, поглотивший континент водоворот – не так уж важно. Потому что дальше, в какой-то миле за туманной стеной, волны вырастали до таких высот и наливались такой злобой, что и корабль в несколько раз крупнее «Королевы воров» мог запросто перевернуться. Капитан это знала, благо однажды уже укрылась здесь при сходных обстоятельствах, когда за ней погнались, но успела выскочить, едва начался шторм. Тогда, словно желая напоследок предостеречь ее от нового нарушения границы, туман приподнялся и явил взору таможенное судно, опрокидываемое огромной волной, – вопли его команды потонули в реве моря и треске яростных молний. Однако капитан была не из суеверных, она попробовала повторить удачный трюк… и обнаружила, что непорочные наступают на пятки, а море Призраков под его туманом спокойнее, чем дохлый ленивец.
– Капитан Бань, – прошипел дозорный в «вороньем гнезде», – я глянул в трубу, когда подул этот ветерок, так они заходят на нас с обоих бортов. Никакой надежды отвернуть вовремя.
– Ад и демоны! – сказала Бань, жуя трубку. – Постарайся разглядеть, что на севере.
– На севере? – Кожа Донг Вона, боцмана, приняла цвет тумана. – Я понимаю, кэп, там сейчас вроде спокойно, но…
– Не дрейфь, боц, – придала Бань голосу храбрости, которой не ощущала. – Было бы море тихим, и мы его переплывем. Вопросов нет? Хэ Ил, у тебя там чисто?
Впередсмотрящий ничего не сказал, но из скрытого туманом «вороньего гнезда» выпал его ястроглаз. Бань ловко поймала его и сунула за пояс. Пытаясь не показать, насколько она поражена своей сноровкой, капитан прошипела:
– Хэ Ил! Хэ Ил!
Когда тот не ответил, Бань кивнула на «воронье гнездо». Донг Вон отступил на шаг, поднял руки, но Бань свирепым взглядом убедила его лезть. И хлестнула по крестцу, пока он забирался, – просто чтобы помнил, кто здесь главный, когда она в следующий раз отдаст приказ.
– Задрых, кэп, – через несколько секунд сообщил сверху Донг Вон. – Мертвым сном.
– Что ж, доброе знамение, – пробормотала Бань. – Что видят твои хищные чаячьи очи, боц?
– Да почти ничего, кэп. Тут опять все затянуло. Ладно, попробую его растолкать, – сказал Донг Вон.
– Пообещай двойную плату, – велела Бань и вновь надолго затянулась трубкой, которую украла у самой Кобальтовой Софии. Учитывая груз лет и все прочее, эту женщину следует называть Серебряной Софией, но надо отдать должное: короткая трубка курится лучше, чем любая из тех, что Бань совала в рот раньше. – Боц?
– Ох, проклятье! – простонал Донг Вон. – Ох, беда!
– Еще одно доброе знамение, – одобрила Бань, пытаясь переблефовать саму себя вопреки выступившим на шее мурашкам величиной с рыбью чешую. – Что за песня, Боц? Морское чудище? Водоворот? Что?
– Ухх! – произнес Донг Вон, а затем послышалось нечто вроде молитвы богу морей.
Бань не терпела молитв на своем корабле – только напрашиваешься на неприятности от тех богов, которых не помянул. Сообразив, что парочка в «вороньем гнезде» уже ни на что не годится, она протолкалась сквозь встревоженную команду на бак, взялась за ястроглаз и уставилась вперед, словно подражая журавлю – носовому украшению, на которое опиралась.
Как бы ни был густ туман миг назад, едва Бань поднесла к глазу трубу, ее ослепило солнце, отраженное от мокрого камня или металла. Она сложила инструмент и, раздраженно потирая глаза, снова посмотрела вперед, желая понять, что за препятствие угрожает ее кораблю… И чуть не свалилась за борт. Челюсть отвисла, как карман таможенника. Трубка Софии выпала из зубов, и Бань, дорожившая коротышкой, как родным дитем, даже этого не заметила.
