Верена слушала его внимательно, что отнюдь не означало — с пониманием.
— Может быть, я говорю слишком запутанно, ваше благородие? — спросил старик. — Скажи, прошу тебя. Не знаю, сколь многое сказал тебе князь Рамез. Я объясню все, о чем ты захочешь спросить. Я посвящу тебе столько времени, сколько потребуется. Я сделаю то, что должен сделать, но все еще есть шанс, что мне не придется вступить на последний, наихудший из возможных путей. Это, ваше высочество, зависит только от тебя.
— Каким образом?
— Поддержи меня, госпожа. Твоя помощь будет просто неоценима. Я солгал твоему мужу, заявив, что это не так. Но только чистокровная армектанка, басе-крегири, отмеченная символом Серебряной Ленты, принадлежащая к двум мирам, может воскресить силы Алера. Сделай это добровольно, ваше высочество. Пожалуйста.
Спокойствие и уверенность в себе наместницы начали уступать место сомнениям, наконец — обычному страху. Она не ожидала того, что сказал старик.
— Рамез… — начала она. — Он… не говорил мне об этом!
— Потому что не знал. Я солгал князю, — повторил Отверженный. — Он требовал заверений в том, что твое участие, госпожа, совершенно не нужно. Таким образом, он, по сути, направил меня на путь, который я вовсе не хотел выбирать. Имея возможность лишь лгать — я лгал.
— Почему именно я? — спросила она, вставая и выходя из-за стола. — Почему?
— Иногда судьбы мира зависят от мелочей… Что я могу сказать, госпожа? Во всем Громбеларде ты единственная армектанка, не подчиняющаяся силе Лент, ибо ты зачата там, где граничат Шернь и Алер. Пространство никому не принадлежащего неба, простирающееся между двумя силами, иногда насыщено мощью Полос, а иногда — мощью Лент. Знак, который ты носишь на виске, указывает на то, что…
— Я знаю, — прервала она его. — Однажды я уже оказалась во власти безумца, который желал того же, что и ты. Я не спрашиваю, чего именно символ я ношу, поскольку знаю. Я спрашиваю, не носит ли его кто-то еще.
— Носит, наверняка, — ответил старик. — Но, ваше высочество, мир велик, а страж законов — только один… Законы исполнялись на Просторах, и я должен был при этом присутствовать. Необходимость воскрешения Серебряной Ленты возникла лишь недавно. К сожалению, я не всеведущ, и, более того, я не в силах подготовиться ко всем возможным событиям. Женщин, носящих знак Серебряной Ленты, во всем Армекте, возможно, всего полтора десятка. Может быть, всего несколько? Это должна быть армектанка, в достаточной степени молодая и сильная, чтобы выдержать путешествие в Тяжелые горы, к тому же — достаточно разумная! Необходимо, чтобы носительница символа Серебряной Ленты могла осознать то, что от нее требуется. Скажи, госпожа, как найти другую женщину, обладающую этими качествами, и я тотчас же оставлю тебя в покое. Хотя бы ради разума, сердца и заслуг твоего мужа. Я крайне уважаю князя, и мне очень неприятно причинять тебе хоть какой-то вред.
Она снова была спокойна. Первый страх прошел.
— Думаю, господин, ты лжешь, — сказала она. — Сомневаюсь, что ты страдаешь из-за чего бы то ни было. Чтобы ощутить боль, о которой ты говоришь, нужно иметь хоть какую-то совесть, то есть то, что совершенно не нужно рабу, стоящему на страже дурацких правил… Впрочем, это неважно. Не знаю, на чем ты основываешь свои надежды, но они призрачны. Я ничем не могу помочь тебе, господин. Даже напротив — я тебе помешаю.
Старик прикрыл глаза.
— Жаль, — прошептал он. — Но… в самом ли деле?..
— В самом деле, — отрезала она.
— Жаль, — повторил страж законов. — Ваше высочество, ты любишь князя. Да, я наверняка это знаю. В таком случае, ваше высочество, тебе следует знать, что князь Рамез отправился в горы, хотя его присутствие там совершенно излишне. Он не сыграет и не может сыграть никакой роли, хотя сам считает иначе. Правда такова, госпожа, что князь Рамез умрет, если ты не сделаешь того, чего я от тебя требую. Вот на чем я основываю свои надежды, собственно, уверенность в том, что я получу твою помощь.
Верена побледнела.
— Теперь понимаю, — прошептала она.
Она повернулась и медленно подошла к окну.
Отверженный не в силах был радоваться полученной такой ценой победе. Жертва, которую нес Хенегель Гет, жертва целого народа, последним и единственным представителем которого он являлся, была чем-то великим и возвышенным — и потому пребывающий на своем посту в горном селении безногий герой мог испытывать гордость, устраняя громоздящиеся на его пути препятствия. Но Отверженный делал лишь то, что вынужден был делать, — и никакое добровольное мученичество того не оправдывало. Как он и сказал сломленной шантажом женщине, среди ведущих к цели путей он охотнее всего выбирал те, которые не были дорогами чужих страданий. У него была совесть, хотя она в это не верила. Но сейчас у него не оставалось выбора. И он сделал то, что должен был сделать. Без всякой радости.
Задумавшись, он не сразу понял, что отчаяние, боль и страх наместницы превращаются в нечто иное. Когда он заметил перемену, Верена снова полна была решимости, спокойствия и глубокой веры в собственные силы.
— И все-таки ты просчитался, господин, — заявила она, все еще стоя у окна. — Это все, что ты хотел мне сказать?
Какое-то время она, казалось, ждала ответа.
— Ну ладно. Теперь выслушай меня внимательно, — обратилась она к нему.
Однако еще несколько мгновений она молчала. Подойдя к столу, она задумчиво скребла пальцами угол какого-то документа.
— Князь Рамез — всего лишь мужчина, — наконец сказала она. — Что означает, что он бывает самоуверен, легковерен и наивен. Несчастная, слабая и страдающая, я добилась всего того, чего не могла добиться с помощью решительности и силы. Я добыла необходимые мне сведения, а насколько они обширны, в этом ты сейчас убедишься. Я добыла их, прося у мужа прощения, клянясь любовью, верностью и поддержкой любых его планов. Я обещала, что никогда больше его не покину. Я призналась в собственной слабости и в том, что без него не справлюсь. Он не говорил тебе, господин, обо всем этом?
— Я считал, что это неправда, — ответил старик. — Я был убежден и до сих пор считаю, что ты вела свою игру, ваше высочество. Впрочем, я считал, что ради своей любви к князю ты и так сделаешь то, чего я потребую. Я лишь опасался, что ты попытаешься помешать князю покинуть Громб, и потому попросил, чтобы он сделал это раньше, чем намеревался вначале. Я также настаивал на том, чтобы он не прощался с тобой.
— Ну и хитер же ты, господин! — язвительно заметила Верена. — Даже слов не нахожу… В самом деле!
Она покачала головой.
— Позволь мне сказать, госпожа, — слегка сердито сказал он, — что то, как ты поступила со своим супругом, — попросту низко и подло. Да, подло. Этот человек любит тебя, госпожа, и пытаться воспользоваться его слабостью…
— Но ведь я тоже его люблю! — перебила она. — Ну да, я солгала, — почти спокойно согласилась она, разрывая документ, который держала в руках. — Но я лгала и обманывала только потому, что люблю его.
