показал Репрев, и крылышки застывали, прекращая свои овации. Кинокефалы с сожалением бросали их обратно в яму.
«Пункт второй: вызвать дождь! Но какой дождь без тучи?» – подумал полуартифекс и скученными, прерывистыми штрихами изобразил кистью то, о чём подумал.
– Моя первая грозовая туча! – по-ребячески радовался Репрев, не скрывая чувства гордости за себя; его глаза блаженно сияли. – Ну, то есть первая, созданная своими руками! Кистью! Простите, кистью полуартифекса.
Он нарисовал верёвку, кинул её, как лассо, поймал тучу и потянул на себя – надутая вена змейкой заползла ему куда-то за его шакалье ухо.
– Когда туча опустится ниже, – горланил Репрев, пытаясь перекричать разбушевавшийся ветер и загрохотавший гром, – хватайте её за бока и начинайте отжимать, как будто отжимаете мокрый пододеяльник!
– Почему бы просто не призвать дождь? – перекрикивала шум знакомая кинокефалочка. Лоб и глаза она закрывала рукой – в лицо ей били косые нити отчего-то сладкого дождя.
– Пошло, слишком пошло! Плакс-драконы не оценят! – орал что есть мочи через плечо Репрев.
«Видела бы меня сейчас Агния… – подумал вдруг Репрев. – Только сегодня на арене цирка!..»
Репрев отвёл правую ногу назад, закопав каблук в шоколадную землю, изогнул назад спину; его руки затянули жилы. Мерцания молний, как из камня, вырезали его красоту и стать.
Когда туча опустилась достаточно низко, черновые слаженно, все разом, подпрыгнули и повисли на ней с обоих концов, не страшась ни грома, ни молний.
Перекрутили несколько раз тучу – туча зашипела, и из неё, обильно пенясь, пшикнула, стекая каплями в шоколадный ров, пузырящаяся бесцветная жидкость.
– Всем лимонада! – торжественно огласил полуартифекс, поднимая над головой кисть-копьё, держа её в одной руке.
Шоколадная яма в считаные минуты заполнилась освежающим лимонадом, и с той же скоростью её содержимое начало пропадать в глотках отряда, потребовавшего гастрономического разнообразия. Места у ямы хватало не всем, из-за чего возникла толчея, неразбериха, поднялся галдёж.
– Не вздумайте вылакать всё! – весело сердился Репрев. – Не то разгоню вас всех своей кистью, как поганой метлой! – но его никто не слышал или не хотел слышать.
Дошло до рукоприкладства и дружественного мордобоя, капитану Аргону пришлось оторваться от распития пентагонирисового нектара с генералом и идти разнимать, грозя карцером тем, кто сейчас же не прекратит балаган. Только тогда отряд усмирился и, утирая ладонями усы, отошёл от лопающихся, заигрывающих с тобой пузырьков лимонада.
– Мои верные помощники заслуживают награды! – разошёлся Репрев, вскидывая руки. – Туча эта, как вы могли заметить, необычная, как и всё здесь: откусите от неё кусочек – и узнаете почему. Ну же, не робейте! Я угощаю.
Черновые посоветовались между собой взглядами, боязливо посмотрели в сторону генерала Цингулона, занятого дегустацией, и, наконец, решились отщипнуть от урчавшей тучи по кусочку. А когда прожевали, разом воскликнули:
– Лакрица! Да это же лакрица!
– Она самая, – заулыбался Репрев. – Многие не любят лакрицу. Но если найдутся те, кто её обожает, можете съесть хоть целую тучу!
Но целую тучу не осилили. Пришлось убрать её с полотна.
Полуартифекс, усевшись спиной к пруду, опустил в него хвост. Кинокефалы сели кружком, свесив хвосты в булькающую воду, и закрутили ими, взбивая лимонад с белыми шоколадными фигурками, – так получали молоко.
Репрев поддерживал черновых как мог: положил свои большие ладони на колени рядом сидящим. В незнакомых ему кинокефалах он отчего-то видел близких.
Полуартифексу приходилось смотреть, как отряд напивается из костяного цвета чашек пентагонирисовым нектаром, балагурит, хохочет, заедает стреляными птеродактилями быстрого приготовления, а выстрелы грохочут плутовски, как шутихи, – взрывами хлопушек, обливая стрелков дождём из пёстрого конфетти; отряд выковыривал из берегов вяленые дольки апельсинов и пригоршнями отправлял их в пасть. Кто-то тряс апельсиновое дерево, а кто-то валялся под ветвями, закинув ногу на ногу, а руки – за голову: фрукт срывался и лишь благодаря чуду пролезал в рот лежащему под ветвями отрядовцу. Остальным плодам везло меньше: они падали на шоколадную землю и разбивались оранжевым взрывом мякоти.
– Раз нам выдался случай, – обратился к кинокефалке Репрев, глядя вперёд, почти прижимаясь плечом к её плечу, – расскажите мне, за что Цингулон посадил вас в свою тюрьму?
– Не уверена, что мне можно разговаривать с вами, – тихо произнесла она. – Давайте поговорим, как в прошлый раз. Даже если ваш генерал не смотрит в нашу сторону, он всё равно всё видит и слышит.
«Он мне не генерал. Как вы сами сказали, я у них в плену. Правда, я позволил им себя пленить».
«Но… но зачем?» – в его голове её голос звучал напуганно.
«Выбора не было. Гораздо важнее другой вопрос: за что они держат вас?»
«Я… я не знаю, – недолго думая, ответила кинокефалка. И ответила честно. – На улице ко мне подошёл отряд, попросили предъявить документы. Сказали следовать за ними. Сказали, что у меня бракованная малахитовая кисть. Меня повели в порт – то большое круглое здание на площади с красной крышей. Там мне объяснили, что моя кисть повреждена и что они могут бесплатно заменить её мне на новую… Конечно, я согласилась. Меня повели по коридорам, а потом… Потом я ничего не помню. Помню только укол в шею – как укус пчелы. Проснулась в кресле, в маленькой комнате. Меня допрашивал ваш… допрашивал капитан – вроде отряд зовёт его Аргоном. Мне кажется, они только искали повод. Повод, чтобы посадить меня в их тюрьму. Убеждали, что у них против меня есть неопровержимые доказательства того, что я шпион, присланный Смиллой на Землю, чтобы собирать информацию об их секретных военных разработках. Но это неправда! Меня не пытали, но выпытали у меня, кажется, то, что я сама о себе не знала!»
«Вы признались в том, чего не совершали?!» – подскочил Репрев.
«Нет. Я заливалась слезами, всё отрицая. Но и этого им хватило, чтобы посадить меня за решётку. А никаких “неопровержимых доказательств” мне так и не предоставили, сколько бы я ни просила».
«Что Аргон у вас спрашивал?»
«Он спрашивал, имею ли я или кто-либо из моих родственников какие-либо связи на Смилле. Была ли я там когда-нибудь по делам или проездом. Я отвечала честно: никогда не была, но всегда хотела. У смилланян юная, но интересная культура и невероятно развитый творческий прогресс, нисколько не уступающий, а кое-где, может быть, и превосходящий наш, терция-террский. У них есть свои Цингулоны… Не знаю теперь, хорошо это, правда, или плохо. Вы слышали, что император Смиллы первым создал малахитовыми красками живую планету?»
«Что-то такое слышал…» – сказал полуартифекс коротко, потому что кроме того, что где-то там на Смилле правит какой-то там император, и он как-то связан с
