в Америку, где люди, подобные ей, все еще не свободны, потому что это было первое судно, на которое она могла заказать билет, и потому что ей нужно было как можно скорее уехать из Англии.
У нее есть письмо от Гриффина, которое Робин так и не открыл. Между тем она читала его столько раз, что выучила наизусть. Она знает три имени — Мартлет, Ориел и Рук. Она видит в своем воображении последнее предложение, нацарапанное перед подписями, как бы вскользь: Мы не единственные.
Она не знает, кто эти трое. Она не знает, что означает это предложение. Когда-нибудь она узнает, и правда ослепит и ужаснет ее. Но пока это всего лишь красивые слоги, которые означают всевозможные возможности, а возможности — надежда — это единственное, за что она может сейчас ухватиться.
У нее серебряные подкладки в карманах, серебро в швах ее платья, столько серебра на ее лице, что она чувствует себя скованной и тяжелой, когда двигается. Ее глаза опухли от слез, горло болит от сдавленных рыданий. В ее памяти выгравированы лица ее погибших друзей. Она все время представляет себе их последние минуты: их ужас, их боль, когда вокруг них рушились стены.
Она не может, не хочет позволить себе думать о своих друзьях, какими они были, живыми и счастливыми. Ни Рами, которого уничтожили в расцвете сил, ни Робина, который обрушил на себя башню, потому что не мог придумать, как жить дальше. Даже Летти, которая осталась в живых; которая, если узнает, что Виктория тоже живет, будет охотиться за ней до края земли.
Летти, она знает, не может позволить ей бродить на свободе. Даже мысль о Виктории представляет собой угрозу. Она угрожает самой сути ее существа. Это доказательство того, что она ошибалась и всегда ошибалась.
Она не позволит себе оплакивать эту дружбу, какой бы истинной, ужасной и жестокой она ни была. Придет время для скорби. Будет много ночей во время путешествия, когда печаль будет так велика, что разорвет ее на части; когда она пожалеет о своем решении жить; когда она проклянет Робина за то, что он взвалил на нее это бремя, потому что он был прав: он не был храбрым, он не выбирал жертву. Смерть соблазнительна. Виктория сопротивляется.
Она не может плакать сейчас. Она должна двигаться дальше. Она должна бежать, так быстро, как только может, не зная, что находится на другой стороне.
У нее нет иллюзий относительно того, с чем она столкнется. Она знает, что столкнется с безмерной жестокостью. Она знает, что самым большим препятствием для нее будет холодное безразличие, порожденное до мозга костей инвестициями в экономическую систему, которая дает привилегии одним и уничтожает других.
Но она может найти союзников. Она может найти путь вперед.
Энтони называл победу неизбежностью. Энтони верил, что материальные противоречия Англии разорвут ее на части, что их движение добьется успеха, потому что ликование империи просто неустойчиво. Именно поэтому, утверждал он, у них есть шанс.
Виктории лучше знать.
Победа не гарантирована. Победа может быть в предвестиях, но ее нужно добиваться насилием, страданиями, мучениками, кровью. Победа достигается изобретательностью, упорством и самопожертвованием. Победа — это игра в пятнашки, в исторические случайности, где все идет правильно, потому что они заставили все идти правильно.
Она не может знать, какую форму примет эта борьба. Предстоит столько битв, столько сражений на стольких фронтах — в Индии, в Китае, в Америке — все они связаны между собой одним и тем же стремлением эксплуатировать то, что не является белым и английским. Она знает только, что будет участвовать в них на каждом непредсказуемом повороте, будет сражаться до последнего вздоха.
«Mande mwen yon ti kou ankò ma di ou», — сказала она однажды Энтони, когда он впервые спросил ее, что она думает о Hermes, считает ли она, что они могут преуспеть.
Он изо всех сил пытался разобрать язык Kreyòl с тем, что знал по-французски, но потом сдался. «Что это значит?
Я не знаю, — сказала Виктуар. По крайней мере, мы говорим так, когда не знаем ответа или не хотим им делиться».
«А что это значит в буквальном смысле?»
Она подмигнула ему. Спроси меня чуть позже, и я тебе скажу».
Благодарности
Babel — это книга о бесконечных мирах языков, культур и историй, многие из которых мне неизвестны, и ее написание было бы невозможно без друзей, которые поделились со мной своими знаниями. За это следует поблагодарить многих и многих:
Во-первых, Пенг Шепард, Эхигбор Шульц, Фарах Наз Риши, Сара Мугал и Натали Гедеон за помощь в создании подробного и сострадательного описания Робина, Рами и Виктории. Кэролайн Манн и Элисон Резник за их знания классики; Саре Форссман, Саудии Ганиу и Де"Андре Феррейре за их помощь в переводах; и моим дорогим профессорам в Йеле — в частности, Цзин Цу, Лизе Лоу и Дениз Хо — за формирование моих представлений о колониальности, постколониальности и влиянии языка на власть.
Меня поддерживают самые замечательные команды издательства Harper Voyager по обе стороны океана. Спасибо моим редакторам Дэвиду Померико и Наташе Бардон, а также Флер Кларк, Сюзанне Педен, Робин Уоттс, Вики Лич, Джеку Реннинсону, Мирейе Чирибога, Холли Райс-Батурин и Ди Джей ДеСмитер.
Спасибо художникам, благодаря которым Babel выглядит так, как он выглядит: Нико Делорт, Кимберли Джейд Макдональд и Холли Макдональд.
Спасибо также Ханне Боуман, без которой все это было бы невозможно, и всей команде Liza Dawson Associates — особенно Хэвис Доусон, Джоанн Фоллерт, Лорен Банке и Лайзе Доусон.
Спасибо Джулиусу Брайт-Россу, Тейлору Вандику, Кэти О'Нелл и кафе Vaults & Garden, которые сделали эти странные, грустные месяцы в Оксфорде терпимыми. И спасибо родным из Нью-Хейвена — Точи Оньебучи, Аканше Шах и Джеймсу Дженсену — за пиццу и смех. Да здравствует Великое Яйцо!
Спасибо Тифф и Крису за помощь в управлении «Какао Коко», самым замечательным межпространственным, волшебным кафе, принадлежащим собакам, в котором была написана большая часть этой рукописи.
Спасибо Беннету, который был лучшей компанией, о которой я могла бы попросить, в течение того долгого, одинокого, ужасного года, когда «Бабель» создавался вместе, и чей совет определил многие детали этой истории. Он хотел бы, чтобы все знали, что он назвал эту книгу, а также Общество Гермеса, потому что если у меня есть чувство литературного, то у него — чувство потрясающего.
И наконец, спасибо маме и папе, которым я обязана всем.
