не обращается со мной, как с больной, но… если так подумать — немного странно. Была операция — все знают. И нога не в порядке — видели. Костыли и трость стала использовать — никто не против, что я царапаю ими деревянный пол во всём штабе.
А теперь бац — и тишина. Я везде с тростью: на тренировке лежит рядом, на занятиях стоит, упершись в бок стола, в столовой в сложенном виде лежит на моих коленях, на прогулке и вовсе вечный мой спутник — и при этом абсолютно никто из знакомых не смотрит на неё и не предлагает какую-либо помощь.
Я знала, что это чья-то заслуга. Догадывалась, что не просто так при разговоре никто не опускает взгляд вниз. И то, что инициатором всего этого стал именно Даня, знать приятнее всего.
Может, уже не брат, но всё равно заботится обо мне так, словно нас связывает что-то большее, чем дружба с детства.
Я выпускаю Данину руку. Он подходит к могиле, хотя я этого не прошу, и стирает снег с таблички, который прячет под собой день смерти Кирилла и его имя.
Утро. Из дома я вышла в семь, сейчас, наверное, начало девятого. Сегодня страшный мороз, и я почти не чувствую щёк и пальцев, до этого горящих под сотнями морозных игл.
— Тебе не холодно? — спрашиваю, когда Даня возвращается обратно ко мне.
— Не-а, — протягивает тот.
И в этот раз сам берёт меня за руку, а потом суёт обе наши сцепленные ладони в карман своей куртки.
В окружении близких из прошлого настоящего, пускай даже один из них теперь покалечен, а второй — и вовсе мёртв, я чувствую себя почти как дома.
* * *
После кладбища мы с Даней идём по своим делам. Он — в штаб, где сегодня должен вместе с Марком заниматься в одной из секций оранжереи, а я возвращаюсь домой за тетрадями для занятий, но вскоре, после первой же лекции, мне приходит сообщение на телефон:
«Приходи в оранжерею, хочу тебе кое-что показать».
От Дани. И мне ничего не остаётся, как отложить свои дела, отпроситься на десять первых минут с занятия по моделированию боевых действий и двинуть в определённом Даней направлении.
В оранжерею захожу, стараясь быстро прикрыть за собой дверь, чтобы не впустить внутрь промёрзлый воздух. Здесь, в отличие от улицы, очень тепло, а ещё приятно пахнет влажной, недавно политой землёй, и чем-то сладким, напоминающим мёд.
— Есть кто живой? — спрашиваю я в пространство.
Трость вязнет во влажной почве. Я сильно на неё не опираюсь, но всё равно выходит так, что только качаюсь из стороны в сторону, как неваляшка.
— Даня? Ты где?
— Дальше проходи! Мы в третьем секторе!
Легче сказать, чем сделать. Каждый метр даётся с трудом. Столько сноровки не требуется даже на миссиях. Мне приходится быть осторожной, чтобы не помять растения, но при этом ещё и нужно контролировать походку, чтобы не причинить себе лишнюю боль.
Даню и Марка нахожу среди цветов. Оба стоят на коленях, согнувшись, и что-то разглядывают в траве.
— Вы чего? — спрашиваю я. — Что за срочное дело?
— Тихо, — Марк прикладывает палец к губам. Затем машет мне, приманивая, и шепчет: — Подходи, только осторожно.
В моём положении это напоминает издёвку. Тихо, осторожно — как всё это совместить с тростью? Но я стараюсь. В итоге, мне даже удаётся. И когда я подхожу достаточно близко, наконец вижу предмет такого тщательного изучения со стороны парней — это птица. Белая, некрупная. Похожа на ворона… Только почему-то совсем не пугается прикосновений к себе и стоит как-то странно: одно крыло в сторону.
Интересно, белые вороны вообще бывают?
— Через форточку залетел, красавец, — говорит Даня, поднимая голову к потолку. Слежу за его взглядом и вижу небольшое открытое окошечко. Наверное, они используют ту здоровенную лестницу у входа, чтобы до него добраться. — У него что-то с правым крылом.
— Вылечить сможете? — спрашиваю я. — Выглядит не очень.
— Думаю, да, — задумчиво протягивает Марк. — Надо только поймать его и отнести в штаб.
Марк протягивает обе ладони к птице, но тот ловко, несмотря на рану, умудряется от него отпрыгнуть и даже приоткрыть клюв, выражая своё категорическое несогласие.
— Сварливый, — говорит Марк, убирая руки прочь, пока не цапнули.
— Он просто боится, — озвучиваю я логичное предположение. — Попал непонятно куда, так ещё и разглядывают как под микроскопом в три пары глаз. Может, прикормить его? Что едят вороны? Если это, конечно, ворон…
— Он самый, и они всеядны, — тут же отвечает Даня, и в нём так отчётливо виден Ваня, что я даже забываю, кто именно передо мной сейчас. — Наши припасы в шкафу ему годятся!
Марк, не дожидаясь больше ни слова от Дани, подрывается и бегом исчезает в соседнем секторе.
— Откуда ты знаешь, что это ворон? — спрашиваю я. — Миротворцы, что, ещё и орнитологами должны быть?
— Нет, просто я живу под одной крышей с Ваней, кредо которого: «Дурак стесняется спросить, умный боится не знать». Так что, сама понимаешь.
Больше мы с Даней тет-а-тет ничем не успеваем перекинуться: Марк возвращается с плотно завёрнутым в пищевую плёнку небольшим кульком.
— Главное, не забыть потом запасы пополнить, — предупреждающе заверяет Марк, усаживаясь обратно на землю. Разматывает пищевую плёнку, спрятанные в ней предметы размещает у себя на бёдрах. Я вижу пакет с крекерами, сок в коробочке и протеиновый батончик. — А то как это обычно бывает: сейчас заначка никому не нужна, но стоит её вскрыть, как кому-нибудь обязательно понадобится.
На кормёжку ворону идут крекеры. Марк берёт несколько в ладонь и делает попытку покормить птицу, но та снова прыгает прочь.
— Ты ему не нравишься, — констатирую я. — Пусть Даня попробует.
— Э-э, не, — Филонов качает головой. — У меня и так только одна рука рабочая. Если он мне ещё и пару пальцев на здоровой пробьёт, будет вообще невесело.
Но Марк, вместо того, чтобы спорить, протягивает Дане зажатую в кулаке горстку крекеров. Одними глазами говорит: «Бери». И смотрит так… воодушевляюще, что ли.
Сила веры — одно из главных оружий миротворцев. И Даня оказывается его жертвой, хоть и должен, наверное, как тот же миротворец, иметь иммунитет.
Берёт крекеры, несмело приближает ладонь к ворону. Тот, повернув голову в бок, внимательно изучает предложенную закуску. Делает несмелый, надрывный прыжок ближе, отчего Даня вздрагивает плечами, но вместо того, чтобы атаковать, ворон берёт один крекер, хватая его клювом.
— Я же говорила! — радостно восклицаю я.
Ворон съедает все крекеры, но от Дани отставать не собирается. Забирается на
