в террористическом крестовом походе против Британии.
Я была испугана до полусмерти, но хотя бы знала, как его успокоить; в конце концов, у меня были годы практического опыта. Наконец Бобби убрал пистолет от моего горла и отпустил меня. Мы договорились встретиться завтра вечером, и мне едва удалось удержаться от рвоты, когда он снова поцеловал меня. Бобби направился к выходу, но, уже открывая дверь, повернулся и посмотрел на меня.
– И помни: я выслежу тебя, где бы ты ни спряталась.
После его ухода я решила, что у меня нет иного выбора, кроме отъезда из страны. Тогда я спустилась сюда, в свою спальню, и начала собирать вещи…
– Все кончено, Мерри, и Бобби больше никогда не причинит тебе вреда, – пробормотала я, стараясь подавить уже знакомые симптомы приступа паники, которые начинались автоматически в течение тридцати семи лет каждый раз, когда я думала о нем. Я сотни раз переживала сходные моменты, которые психиатр назвал бы результатом посттравматического стресса. Я не знала, может ли возвращение на место прошлых событий как-то помочь мне, но верила, что однажды смогу убедить свой мозг в завершении долгого кошмара.
Я подняла на кровать тяжелый чемодан, который взяла с собой в путешествие, открыла его и постаралась сосредоточиться на том, в чем я буду завтра во время нашей «встречи».
«Разве это имеет значение, Мерри…»
Я достала кое-какие вещи. Должна ли я выглядеть утонченно или небрежно? Я просто не знала.
В конце концов я остановилась, как обычно в случае неуверенности, на своем любимом зеленом платье и аккуратно уложила его в саквояж вместе с черными туфлями-лодочками. Переодевшись в дорожный костюм, состоявший из джинсов, рубашки и жакета в духе «Шанель», который добавлял стильный штришок и подходил практически к любому наряду, я упаковала несессер, чистое нижнее белье и книжку для чтения в поезде, потом застегнула саквояж.
Поднявшись по лестнице, я оставила его в коридоре и пошла в гостиную, чтобы попрощаться с Амброзом.
– Я оставила свой большой чемодан внизу вместе с кучей стирки, которую разберу завтра, когда вернусь. Это ничего?
– Разумеется, дорогая девочка. Это значит, что ты должна вернуться и забрать его, хотя с учетом того, что в последний раз ты оставила целый платяной шкаф, полный одежды, ничто не гарантировано. Кстати, все до сих пор здесь.
– Что именно?
– Одежда, которую ты оставила. Я упаковал ее в чемодан и поставил в один из своих шкафов на тот случай, если ты однажды заглянешь ко мне.
– Ох, Амброз! Прости…
– Не надо. Je ne regretted rien[49], как говорят французы. Теперь ты вернулась, и это самое главное. Да, со всеми этими недавними событиями я постоянно забываю сказать тебе кое-что. Я прочитал дневник Нуалы. Твоя бабушка была очень храброй.
– Да, – согласилась я, глядя, как он легко постукивает пальцами по круглому столику рядом с кожаным креслом. – Так оно и есть.
– Пришлось попотеть над ее почерком и правописанием, но, боже мой, что за история! В некоторые моменты я был близок к слезам. – Амброз вздохнул. – Но я должен указать тебе на другой момент, где Нуала пишет о горничной Морин.
– Той, которая предала ее?
– Да. Итак, ты помнишь миссис Каванаг, печально знаменитую экономку Джеймса? Он сообщил мне, что она работала в Аргидин-Хаусе, прежде чем стала заниматься хозяйством у него. Угадай, как ее звали?
– Нет, Амброз…
– Морин. Морин Каванаг. Одна и та же женщина предала молодую Нуалу и много лет спустя Джеймса.
– Боже мой, – выдохнула я.
– Она была неисправимо ожесточенной женщиной. Бедный Джеймс сказал мне, что занимался ее похоронами. Он сказал, что пришли только три человека, а ведь ты знаешь, сколько народу обычно собирается на похоронах в Ирландии. Она жила одна и умерла в одиночестве. Возможно, это было ее наказанием.
– Возможно, но если бы я когда-нибудь встретилась с ней, то не смогла бы отвечать за свои поступки, – с жаром ответила я.
– Дорогая Мэри, ты и мухи не обидишь, но я ценю твои чувства. – Амброз тихо рассмеялся. – Возможно, однажды ты задумаешься о публикации дневника Нуалы, особенно теперь, когда ты знаешь окончание ее истории. У нас мало документальных свидетельств об этом историческом моменте, который причинил много горя ирландским семьям, тем более написанных женщинами и увиденных с женской точки зрения. Та роль, которую Куман-на-мБан сыграла в освобождении Ирландии от британского владычества, заслуживает исторического коммен тария.
– Согласна, и, может быть, я так и поступлю. На самом деле столкновение с собственным прошлым заставило меня вспомнить о былой любви к науке. Внизу я подумала, что так и не получила магистерскую степень, поскольку была вынуждена уехать…
– Здесь у меня до сих пор хранится твоя наполовину написанная диссертация. – Амброз указал на письменный стол. – Из нее явствует, что ты имела блестящие перспективы… Ну что, вызвать тебе такси до вок зала?
– Я прогуляюсь по Графтон-стрит и найду такси. Завтра я вернусь, дорогой Амброз. Пожелай мне удачи, хорошо?
– Разумеется.Остается лишь молиться о том, чтобы ты смогла отправить на покой свое прошлое.
– Я тоже надеюсь на это. До свидания, Амброз, – сказала я, потом забрала свой саквояж в коридоре и вышла из дома.
* * *
Поезд до Белфаста, носивший метко выбранное название «Энтерпрайз»[50], удивил меня современным комфортом. Я смотрела на пролетавшие мимо сельские пейзажи и гадала, увижу ли дорожный знак, обозначающий границу между Северной и Южной Ирландией. В былые дни на границе находились контрольно-пропускные пункты для всех видов транспорта. Но сейчас не было ничего, и примерно на середине двухчасовой поездки мы остановились по другую сторону границы в Ньюри. Как мне было известно, этот городок пережил много насилия во времена последних беспорядков. В августе 1971 года в Баллимерфи шестеро гражданских, включая католического священника, были застрелены британцами. Новость об этой расправе стала очередной искрой, воспламенившей взрывной темперамент Бобби. Я понимала, что этот инцидент плюс то, что он видел меня в баре с Питером, определенно стали для него последней каплей, и это случилось очень близко отсюда.
Сегодня это место выглядело как любая другая станция, обслуживающая небольшой городок, но тогда оно было сценой возрождения старого конфликта во главе с такими экстремистами, как Бобби. Он много раз приставал ко мне в пабе, сетуя на бедствия католиков и расписывая, как ИРА будет бомбить этих «гнусных протестантов» до полного исчезновения. Я снова и снова повторяла ему, что путь к миру лежит через переговоры, а не через войну, что ситуацию можно и нужно улучшить дипломатическим путем.
Он обвинил меня
