молчание.
– Конечно, звук – это волна! Мой полуартифекс обязан это знать! – взвизгнул Цингулон.
– Не волнуйтесь вы так, папочка, у нас всё на мази! – воскликнул Репрев с очаровательно-задорной улыбкой. Генерал же затрясся от злости, сжав кулаки. – А ну-ка, вычёрпываем звуки из шумного моря!
– Но… но ку-куда мы будем их собирать, то-то есть во что? – замямлил низенький голосок из отряда. – И как?
– Признаюсь, этого я не предусмотрел… – полуартифекс вмял палец в подбородок, подняв взгляд к голому верху. – Давайте вы будете их собирать… вы будете их собирать… О, придумал! Зачем вам шлемы, как не для ловли звуковых волн?
– Шлемы? – недоверчиво переспросил низкий голос.
– Да, шлемы! Которые вы носите на ваших глупых головах! Снимайте их, и вперёд! Ну же, время не ждёт!
Отряд, помявшись, поснимал с себя шлемы и вышел на охоту.
Меловыми линиями, шально мелькающими змейками разбегались от отряда звуки. И всё же отряд переловил змеек, но только потому, что те играли в поддавки и лишь из жалости позволили себя поймать. Будто насмехаясь, они останавливались, оставляя позади себя несущихся с вытянутыми руками, согнувшихся сторожевых; змейки, как живые, поднимали головы, которые запросто могли сойти за хвост, оглядываясь на непутёвых кинокефалов. Когда отряду удалось-таки собрать все до единого звуки, те светящимися каракулями копошились в шлемах. Полуартифекс потушил их пальцами, как свечи, и стало тихо и темно.
«Пишу белым по чёрному, белым по чёрному… Я полуартифекс. Только представь – и сотворишь».
Репрев закрыл глаза.
«Я буду следовать за вдохновением. В моём мире не будет слёз – только слёзы радости. Всё, что я могу сделать сам, сделаю сам… В сказке ложь, да в ней намёк… Вспоминай, вспоминай, дурная голова, как там было, в сказке Агнии…»
Колокольчики заливались ранними птицами – первый звук новорождённого мира полуартифекса Репрева. Не задували ветра, если того не желал полуартифекс, а если желал, то ветра приносили на себе солоноватый аромат цитрусов и озона. Из шоколадной земли, покрытой яблочной пастилой, как травой, вырастали апельсиновые деревья, а на них среди глазированной листвы висели крупные, размером с арбуз, оранжевые шары. Текли, зазывая на пир своим звонким журчанием, сиреневые пентагонирисовые реки. Берега у них были выложены из вяленых долек апельсина.
В голубом небе летали похожие на птеродактилей птицы. Один отрядовец метким выстрелом подстрелил большую птицу – она, сложив крылья треугольником и ввинчиваясь штопором в небесную твердь, упала прямо в протянутые руки стрелка. «В конце концов, не бежать же сторожевому псу за своей добычей, как псу охотничьему? – подумал полуартифекс Репрев, когда создавал этот мир. – В стране, где лакомства сами залетают тебе в рот, не должно быть ни добытчиков, ни добычи». Птица в самом деле оказалась птеродактилем, и птеродактилем не простым: уже готовеньким, жареным, с бронзовой корочкой и переливающимися на нём золотыми каплями жира.
Отряд набросился на древнего летающего ящера, и спустя минуту от летуна не осталось и косточки. Как сказал один отрядовец, мясо птеродактиля напоминает курятину, только очень жёсткую на вкус.
За спиной у отряда – оттуда, откуда они пришли, – карамелью затвердел лес, на него шариком сливочного мороженого легли горы.
– Какие красоты! – разинул рты отряд. – Ну, уважил, полуартифекс!
Но просочились и огорчённые, тяжкие вздохи:
– Эх, жаль нельзя эту красоту попробовать…
– Кто сказал, что нельзя? – даже обиделся Репрев. – Пожалуйста, ваше желание для меня закон!
Репрев отломал с горизонта ель-леденец, словно она росла не где-то там, вдалеке, а здесь, совсем рядышком – только руку протяни, разгрыз её, и зелёная крошка посыпалась к его ногам, а в когтях осталась лишь палочка; он нанизал на неё шарик сливочного мороженого, обмакнул в шоколадную землю, дунул на потемневший шарик холодным дыханием – глазурь затвердела. Кинокефалке из отряда полуартифекс преподнёс уже законченное эскимо. Не сразу, но он узнал её: та, что приглашала его на сорвавшийся танец. Кинокефалка приняла от него десерт, как бы нарочно положив свои пальцы на его ладонь и одарив Репрева таким бесстыдным взглядом, что он робко опустил глаза.
Отряд смеялся о чём-то своём, макая пальцы в далёкие-близкие горы и, не брезгуя, облизывал их.
– Постарайтесь не упасть в реку из пентагонирисов – за последствия я не ручаюсь! – строго предупредил Репрев, пригрозив пальцем. Но кто будет слушать полуартифекса?
Отряд, разложившись у берега, черпал ладонями тянущийся нектар, пачкая в нём шерсть вокруг губ и усы. Нашлись и те, кто, невзирая на предупреждения, окунал в поток свои глупые морды.
– Ваше превосходительство, почему бы нам здесь не остаться? – в шутку спросил у генерала отрядовец.
– Да! – поддержал другой отрядовец. – Почему бы не перебросить штаб сюда? А может, наш полуартифекс, как вернёмся, будет вытворять такие чудеса у нас на базе?
Генерал ничего не ответил, только с гордостью, как папочка на сыночков, смотрел на проказы своего отряда.
– Помогите мне вырыть яму, – кротко обратился к черновым полуартифекс – только они не бросили его. Полуартифекс вытащил из своего плаща, из бренчащих за спиной звёзд, золотые лопаты, у которых даже черенок был из золота, и раздал каждому.
Лопаты загребали шоколадную землю вымоченными в сиропе аппетитными пластами, слоистыми, как торт: песочное тесто с ореховыми камушками, черничное повидло глины, снова песочное тесто, черничная глина… Земля и была тортом, шоколад лишь сверху покрывал её мастикой.
Первая работа, из-за которой чаще текут слюнки, чем пот. Но вскоре выступил и пот: мякиши ладоней начали противно липнуть к золотым черенкам, как насахаренные.
– Кости, – изумлённо пробормотал Репрев, недоумённо глядя на дно ямы.
– Кости? Ну конечно, кости, а что вы ещё думали обнаружить под землёй? – ответил генерал Цингулон, который вместе с капитаном подошёл оценить работу.
– Но… но в сказке говорилось про ракушки!
– В сказке? – язвительно усмехнулся доктор, переглянувшись с капитаном Аргоном. – Вы собрались добывать малахитовую траву по детским сказкам на ночь?
– Алатар, конечно, говорил, что в той сказке имеются некоторые расхождения с действительностью, но в общем и целом…
– Простите, не хотите ли вы сказать, что бенгардийский тигр читал вам сказки? – с издёвкой спросил генерал.
– Нет, не он… И не мне. Хочешь не хочешь, а нам придётся их грызть.
– Грызть кости – это всё равно что грызть когти… с чужих рук, – высокомерно произнёс капитан. – Да простят меня все за подобное неловкое и тошнотное сравнение. А ещё эта вредная привычка, – если что, я про привычку грызть кости, – чаще встречается среди недееспособных. Ещё раз прошу прощения у всех недееспособных и лично у полуартифекса Репрева, потому что данное пристрастие к нашему отряду отношения не
