миерр, миарр, мер, мерр. В саамском языке есть слово мур, и оно издавна имеет значения: ель, дрова, палка, деревья. Это подтверждает и английский путешественник Стифан Бэрроу, который во время плавания вдоль Лапландского (Мурманского) берега в 1557 году записал ряд саамских слов, а среди них мурр — лес и манна — луна… Не получается, чтобы Мурман в переводе с саамского языка звучал как Морская земля или Морской берег…», — подводит итог Минкин и приведя далее ряд фрагментов из летописей, таких как Лаврентьевская летопись и этноним урмане из нее, а также таких, как Новгородская первая летопись и упоминания в ней о нападении мурман, начиная с 1240 г., Минкин завершает свое историографическое исследование выводом: «Таким образом, слово Мурман действительно образовано не из саамского языка, а произошло от слова нордманд, трансформированного, как мы видели, нашими вначале в урман, а затем в мурман»[923].
Каким образом слово мурман связано с урман и каким образом они имеют «скандинавское» происхождение, из приводимых рассуждений никак не видно. Хотя вполне можно согласится с Минкиным в том, что названия Мурман как северное побережье Колы, Мурманское море к саамскому языку отношения не имеют, попытки отыскивать саамские этимологии выглядят очень неловкими. Это и понятно, поскольку саамы не являлись насельниками в этих местах, насельниками здесь были носители индоевропейских языков и представители рода R1a, т. е. древние русы и арии. Из этих языков и надо выводить упомянутые названия. Но продолжим выяснение вопроса о том, как обосновывается в современной науке связь между мурманами и словом нордманд.
Прежде всего следует обратить внимание на то, что процитированный отрывок яснее ясного свидетельствует о сравнительно недавнем «открытии» тождества урманов и мурманов с норвежцами. Это четко следует из наблюдений врача Гулевича: еще в 1880-х гг. на Кольском полуострове и в его окрестностях, никто, включая саамов и норвежцев, не имел никакого понятия о том, что название Мурман, а через него — названия мурмане и урмане происходили от норд манд, т. е. от того слова, от которого «образовались» также и норманны из западноевропейских хроник. И действительно, история о мурманах — урманах, которые якобы на самом деле были норманны и норвежцы, была придумана не ранее начала XX века. Об этом пишет и Минкин: «Древние норвежцы, норманны — это и есть летописные мурмане. К. Тиандер в начале нашего столетия дал объяснение слова мурман. Он утверждал, что слово это русское и образовано от скандинавского норманд — северный человек, которое соответствует русскому норманны. Кроме того Тиандер считал, что замена — н через — м вызвана редупликацией и находит себе оправдание в чередовании тех же звуков в названиях русских местностей (Нерль и Мерлино, Нерехта и Мереховица)»[924].
Получается, что тождество летописных мурман со словом нордманд было предложено известным российским скандинавистом и убежденным норманистом Тиандером. Следовательно, именно благодаря этому убежденному норманисту был перекинут мостик от летописных урман через посредство летописных мурман к норвежцам. И этот «мостик» перевел летописного Олега, князя урманского в лицо норвежской национальности, поскольку по вере норманистов, древнерусские летописные князья, по определению, были лицами «скандинавской национальности» и если уж не шведами, то хоть норвежцами. И вот уже у Г. В. Вернадского в его «Древней Руси» (работа над ней началась в конце 30-х гг., вышла в 1943 г.) читаем об этом: «Что касается Олега, то в так называемой Иоакимовой летописи он назван „урманином“, то есть норвежцем. Его можно идентифицировать с Оддом норвежских саг»[925]. Как интересно может проявлять себя историческая мысль. Вернадский — убежденный норманист, а НИЛ была объявлена норманистами апокрифической, недостоверной или даже вообще подделкой. Но видимо все, что приходится под лад норманистской концепции, может выклевываться из апокрифического текста и заботливо укладываться в фундамент норманистских конструкций.
Тиандеровское «открытие» сразу же получило почетное место в исторической науке и циркулирует в ней и в наши дни. Например, в работе мурманского историка и краеведа И. Ф. Ушакова читаем: «Видимо, в середине XII века жители Поморья — онежане и двиняне — во время плавания по Белому морю достигли побережья Кольского полуострова… К концу XII века русские поморы уже плавали вдоль северного побережья Кольского полуострова и доходили до Финмаркена… Русские называли норвежцев именем, которое дано было им в древности — норманнами (?северными людьми?) Сами норвежцы произносили слово норманн несколько иначе, а именно — нурман. В русском звучании самоназвание превратилось в мурмане (или урмане — так названы норвежцы в древнерусской летописи „Повесть временных лет“). Перечисляя жителей Крайнего Севера, монахи Соловецкого монастыря в XV в. писали: „Живущие… лопь, вдалее же каяне и мурмане…“. От мурман, несомненно, произошло и название северного побережья Кольского полуострова. Когда русские поморы, пройдя горло Белого моря, плыли на Запад, они говорили, что идут в „Мурманский конец“ или в „Мурманскую сторону“. Баренцево море называли Мурманским, так как путь по нему вел в страну мурман. Точно также и весь берег к западу от Святого Носа получил название „Мурманского“, хотя мурмане здесь никогда не жили»[926].
В этих рассуждениях, освященных временем и привычкой, многие концы не сходятся друг с другом, особенно, с позиций современных знаний о том, что древние русы освоили Русский Север в глубокой древности и задолго до миграций в эти края носителей финно-угорских языков. А германоязычные норвежцы вообще появились здесь в средневековье, причем это было отнюдь не раннее средневековье. Следовательно, вся топонимика этого края должна прежде всего анализироваться, исходя из древнерусского языка, а также исходя из здравой логики: если бы мурман было русским словом для обозначения норманнов или норвежцев, то с какой стати русское население стало бы называть свой дом именем соседа? Поэтому сделаем то, что до сих пор еще никто не предпринимал — проведем анализ слов мурмане и урмане на основе древнерусского языка и с привлечением архаичных пластов других индоевропейских языков.
Татищев дал очень толковое разъяснение слову мурмане: «Плиний же, хотя его на многих местех разуметь неможно, однако же сармат от скифов довольно различил, а в 13 главе сам неведением ошибся, Балтиское море Ледоватым и Северным окияном назвав, реку Парапамис, по сказанию Феле-мона, мню Двину, текусчую при Риге, и по ней народ скифами имянует; но толкуя о море Ледовитом, говорит на их языке маре марус, что значит мертвое. Оное речение есть сусчее сарматское и ни что иное, как море значит, а маурема
