одежду раздавала нищим, а сама и в жестокие зимы ходила легко одетая, сапоги обувала на голые ноги и вместо стелек клала в них ореховую скорлупу; спала не на постели, а на дровах, которые клала острыми концами к телу, а под ребра свои подкладывала железные клинья. Житие ее рассказывает, что, подобно святым подвижницам, она была искушена видениями бесовскими; бесы являлись к ней и пытались ее смущать; но всегда были прогоняемы ее молитвами и слезами. Имея в руках четки (обычную принадлежность того времени не только духовных, но и мирян), она постоянно творила молитву, так что и во сне уста ее двигались. Так дожила она до времен царя Бориса Годунова, когда Русскую землю посетил страшный голод. Юлиания распродала все: скот, платье, домашнюю утварь, чтобы покупать жито, кормить свою челядь и подавать милостыню нищим. В это время она переселилась из Муромского края в Нижегородский. Многих рабов своих она отпустила на волю, будучи не в состоянии их прокормить, а оставшихся принуждена была питать хлебом, смешанным с лебедой и даже с корой древесной; так велико уже было оскудение. Наконец и сама она скончалась в эту бедственную пору, в 1604 году. Тело ее отвезли в село Лазарево и погребли рядом с ее мужем у церкви Св. Лазаря. Праведное житие Юлиании было потом описано одним из ее сыновей. Мы не думаем, чтобы подобные женщины были редкими явлениями в Древней Руси. Житие ее показывает также, что далеко не все мужья того времени изображали из себя грозных деспотов, наделяющих жестокими побоями жену и всех своих домашних, и что свекор и свекровь также бывали люди добродушные, которые жили в наилучших отношениях со своей невесткой[89].
От памятников письменности обратимся к памятникам строительного искусства в данный период, то есть к памятникам храмового зодчества. В этой области мы встречаемся с несколько новым для нас типом или, по крайней мере, со значительным видоизменением прежнего.
Государственное объединение русских земель вместе с возвращением политической независимости и полной самобытности, как это везде бывает, не могло не отразиться оживлением и заметным движением в самой внутренней жизни народа. Такому движению особенно способствовали возобновление более близких сношений с Западной Европой и начатый Иваном III вывоз в Россию всякого рода мастеров и художников, по преимуществу из Италии, где тогда эпоха Возрождения находилась в полном расцвете. Мы знаем, что итальянскими художниками и мастерами, между прочим, были сооружены Успенский собор и некоторые другие храмы Московского Кремля. Храмы эти представляют все главные черты известного суздальско-владимирского стиля и указывают на то, что итальянские архитекторы должны были подчиняться требованиям православного, то есть византийско-русского, церковного зодчества. Тем не менее они и в эту сферу внесли некоторую собственную струю. Главное влияние их отразилось в области техники, особенно в искусстве делать прочные церковные постройки из кирпича. (Лучшие суздальско-владимирские храмы были построены из белого камня.) По всей вероятности, новые сооружения и вообще строительная деятельность того времени дали сильный толчок русскому храмовому зодчеству, которое не замедлило проявить яркие черты самобытного творчества и чисто народного вкуса.
Жители русских равнин, изобильных лесом и бедных камнем, естественно, вырабатывали издревле своеобразное плотничное искусство и привычку к деревянным постройкам, приноровленным к условиям северного климата с его суровой снежной зимой. Основой русского жилья служил квадратный бревенчатый сруб или «клеть», и если это жилье, смотря по степени достатка, принимало большие размеры, усложнялось, обращалось в «хоромы», то оно состояло из нескольких клетей, связанных друг с другом крытыми переходами, или «сенями». В зажиточных домах клети строились в два яруса; нижний ярус составлял «подклетье», а верхний, или горний, заключал в себе «горницы», назывался вообще «верхом». Древняя Русь любила высокие здания, так что некоторые клети у бояр, дворян и купцов строились в три яруса и получали вид башни; такие возвышенные части хором носили общее название теремов; а особенно выдающаяся по своей высоте клеть, срубленная в несколько ярусов, со светлыми окнами во все стороны, имела разные названия: «светлица», «повалуша», «вышка», «чердак». В высокие хоромы вела крытая лестница, разделенная на две, иногда на три части площадками или «рундуками» и называемая «крыльцо» (т. е. род крыла, приставленного к зданию), края которого окаймлялись перилами с точеными балясами или кувшинообразными колонками. Кругом теремов иногда шли галереи или «гульбища» (балконы) с такими же перилами и балясами. Простая клеть или изба покрывалась двускатной кровлей, которая обыкновенно поднималась круто, чтобы не задерживать зимнего снега; а высокие квадратные клети зажиточных людей имели кровлю на четыре ската; такие четырехскатные кровли на теремах и вышках поднимались довольно высоко, то есть выводились «шатром». Если же терем представлял продолговатый четыреугольник, то он покрывался двускатной кровлей с округлыми боками и заостренным ребром; подобная кровля называлась «бочкой». Эта бочковатая форма применялась иногда и к квадратным теремам; тогда получалось четырехстороннее округлое покрытие, сведенное к вершине в одну стрелку, и такое покрытие называлось «кубом». Иногда бревенчатые клети делались с обрубами по углам, так что получалась шести- или восьмигранная форма; подобная постройка особенно применялась к городовым башням, иначе «вежам» или «столпам».
Все эти выработанные привычкой и народным вкусом деревянные формы естественно прилагались и к построению Божьих храмов. Сельская и часто городская церковь была не что иное, как простая высокая клеть; с восточной стороны к ней прирубался выступ или алтарь, а с западной другая клеть или трапеза. Древние акты прямо говорят о таком храме, что он поставлен клетски, то есть наподобие квадратной клети. Кровля его была или двускатная, или четырехскатная с особой маковицей или главой, над которой водружался крест. Дальнейшее движение храмового деревянного зодчества представляют не квадратные клети, а многогранные, наподобие помянутых выше городских башен или столпов, и, следовательно, приближающиеся к округлой форме; эти постройки, по выражению того времени, не клетски ставились, а «рубились в углах». Такие многоугольные срубы требовали уже шатрового покрытия, которое очень возвышало здание, а потому сделалось любимым храмовым покрытием в Древней Руси. Главы церковные также стали вытягиваться вверх заостренной стрелкой, но с округлыми или кубастыми боками. Таким образом, получилась столь распространившаяся на Руси грушевидная или луковичная форма церковной главы, которая обыкновенно возвышается на особой круглой или многогранной шее. Более просторные, более богатые деревянные храмы, имевшие разные «приделы», представляли соединение нескольких квадратных клетей или многогранных столпов, каждый с особой главой; а в соборном храме обыкновенно над средней клетью устраивалось пять глав. Это пятиглавие было заимствовано от каменных храмов. Каменные
