платков и та и другая высыпали перед баба-ней узорчатые печенья, по-особому витые крендели и, усаживаясь возле постели, принялись жаловаться на мужа. Никак не могут они его понять. Был такой добрый мужик, а теперь все ругается, все ругается. Ничем на него не угодишь. Как с ума сошел. Ходит, ездит. То одного человека прячет, то другого. Давешний неделя с подводой человека притащил. Рыжий конь в телегу был запряжен. Человека того в свой хороший чапан одел, ичиги дал, шапку. Стали его бранить, а он: «Пока живой, так будет!» Прямо караул!..
Выждав, когда они на секунду замолчали, я спросил, где же сейчас Ибрагимыч.
—А в Вольск ушел. Все туда пошли. Чапаев-га, Лександр Григорич-га, все, все, много человек.
Фатима с Каримой сидели часа полтора. И только успели мы проводить их, как явился Пал Палыч.
Ну-у-с, милые люди, победа, полная победа! — выкрикивал он, стоя в дверях и размахивая картузом. На нем была его форменная почтарская куртка с начищенными пуговицами,— Поздравьте-с. Вновь я балаковский почтальон Пал Палыч, по прозвищу Дух.
А ну-ка, иди рассказывай! — позвала его бабаня.
Сейчас, сейчас, Марья Ивановна, вот только руки согрею. Захолодало-с, молодой человек,— обратился он ко мне.— На Волге такой ветрило, ай-ой! А новостей, новостей!
Да что же за новости? — не утерпев, спросил я.
А уж пойдемте-с, пойдемте-с,— схватил он меня и Наташу за руки и потянул к бабане.— Всем сразу доложу-с.
Пал Палыч сел, подняв ладонь, загнул большой палец.
—Во-первых,— отчеканил он,— в Вольск со всего уезда съехались большевики. Зискинд со своими сторонниками попытался выступить и опровергнуть большевиков, но был позорно освистан. Григорий Иваныч с Александром Григорьи-чем разоблачили его как защитника интересов капитала. Во-вторых,— Пал Палыч прижал к ладони указательный палец,— появилось такое выражение: «Большевизация Советов». Это значит, большевикам и всем, кто с ними, надо быть в Советах в большинстве.
Бабаня засмеялась:
И впрямь, ты, Пал Палыч, вроде духа!
Не все-с еще, Марья Ивановна. У меня есть что сказать и в-третьих.— Он вытащил газету и принялся развертывать ее.
Наташа робко подала голос:
А Григорий Иваныч когда приедет?
Завтра. Вечером, ночью, а обязательно будет,— с живостью откликнулся Пал Палыч.
Я было потянулся к газете, но он отстранил мою руку.
—Нет, нет, я сам. Статья длинная, а я вам из нее самое существенное-с. Вот-с, слушайте. Название статьи — «Перво-гильдейный плут».— Откинувшись на спинку стула и держа газету высоко над глазами, Пал Палыч начал чтение: — «Пер-вогильдейный купец Горкин Д. Ф., пользуясь бедственным положением страны, идущей к обновлению жизни, свободе и равенству, запугивает представителей имущих классов большевиками и за бесценок скупает у них не только товары, мельницы, баржи, пароходы, но и драгоценные украшения, картины, фарфор и немедленно же закладывает все это в агентствах французского и швейцарского банков». Понятно? — сняв очки, спросил Пал Палыч.
—Чего же тут не понимать? — ворчливо отозвалась бабаня.— Только, поди-ка, и неверного тут наговорено.
А я поверил статье. Да и трудно было не поверить. Горкин все скупил и забрал у Евлашихи, у Мальцева хутор с землей, скотом и машинами...
—О-о-о, Роман,— затряс головой Пал Палыч,— огромная хитрость в этой статье. Горкина вроде бранят и осуждают, а другим богачам сигналец подают-с: действуйте, мол, как Горкин, закладывайте золотишко с драгоценностями французам. Прижмет вас рабочий с мужиком своей революцией, к нам прибежите-с, а у вас тут закладец, капиталец. Вот оно как!
Свертывая газету, Пал Палыч шумно вздохнул.
48
Григорий Иванович, Александр Григорьевич и Ибрагимыч вернулись из Вольска, и в нашем доме все повеселело. Во дворе не переставая сыплет мелкий осенний дождь, окна в подтеках, ветер громыхает ставнями, в кухне почти не гасится коптюшка, а у нас вот уже больше недели что-то вроде праздника. Наташа как по воздуху плавает, а заговорит, так и не остановить ее. И удивительно: почти никуда не ходит, а все знает, что творится в Балакове. О том, как изловили шайку грабителей, что магазин потребительского общества обокрали, рассказывала с такими подробностями, будто сама их поймала. Избили женщины калачника Монкина на базаре за то, что он непропеченный хлеб продавал по высокой цене. Так она эту драку от начала до конца нам описала, хотя в тот день не то что на улицу, а и во двор не выходила. Ни я, ни бабаня не перебивали ее рассказов, не спрашивали, откуда ей все это известно. Знали: конечно же, от Григория Ивановича. Он, как и до отъезда в Вольск, почти каждый день забегал к нам, а однажды пришел, молча поздоровался со всеми за руку, сел, поерошил пятерней волосы и сказал, медленно поворачивая голову к двери в спальню:
—Марья Ивановна, мы с Наташей, похоже, поженимся. Бабаня молчала.
Не сейчас, повременим, чай. Поутихнет чуток, жизнь станет налаживаться...
Не советчица я в таких делах, Григорий Иваныч,— задумчиво проговорила бабаня.— Со своей душой да сердцем советуйся. Они не обманут.
Наташа в эту минуту стояла, собрав в горсть свои косы и прижимала их к лицу. Лоб, уши и шея у нее горели.
Григорий Иванович вдруг так взволновался и за что-то принялся растерянно благодарить бабаню, а затем меня и Наташу.
Сегодняшний день оказался особенно веселым. У нас побывали и Александр Григорьевич с Григорием Ивановичем, и Махмут Ибрагимыч. Среди разговоров о балаковских событиях и о том, как себя чувствует бабаня, Александр Григорьевич нет-нет да и кивнет мне:
—Как, Роман, после Семиглавого отдышался?
Мне даже смешно было отвечать. Конечно же, отдышался, и давно. Да сейчас казалось, что ничего трудного не было в той поездке.
—Оно верно, конечно, дорога нетрудная,— согласился Александр Григорьевич.— Только, поди, страшновато тебе стало одному до Семиглавого шагать?
А я и не помнил, страшно мне было или нет. Александр Григорьевич рассмеялся и, махнув рукой, сказал:
—Ладно, не объясняй, понимаю. Макарыч об этом складнее рассказывал. Проводил тебя и двое суток, пока Григорий Иванович в Осиновку не вернулся, как в горячке метался. Расскажи лучше, как горкинских нетелей у Овчинникова выцарапали.
Этого я не знал. На хутора ездили дядя Сеня с дедушкой.
—Вон оно что! — будто удивился Александр Григорьевич и, обернувшись к бабане, стал советовать обратиться со своими болезнями к Зискинду.
Он хоть и не согласен, что его из комитета устранили, но то из комитета, а из докторов зачем же его устранять? Доктор он хороший.
Уходя, Александр Григорьевич неумело подмигнул мне, отчего его вислые усы качнулись, и
