Тул продолжал в том же духе, но, на мой взгляд, Айронзу вряд ли достало бы храбрости, чтобы сделаться разбойником с большой дороги, и потому вся эта история представляется мне чистым вымыслом.
Теперь, я думаю, все мы хорошо узнали тетю Ребекку. Оглядываясь на ее жесткое обращение с Паддоком, обрисованное в предыдущих главах нашего рассказа, мы, я полагаю, можем теперь вполне уяснить истинную причину ее суровости.
Тетушка была чудаковата, придирчива, порой просто невыносима, но скупость была ей неведома, и она без колебаний распорядилась имуществом почти всецело в пользу Паддока, оставив за собой только право на пожизненное владение.
— Однако в брачном контракте, — заметил поверенный (так в те дни называли себя юристы), — обыкновенно… — Тут он понизил голос, и дальнейших слов мне было попросту не разобрать.
— Ах, это… — проговорила тетушка. — Что ж, можете, если угодно, обратиться к лейтенанту Паддоку. Я оставляю за собой только право владеть имуществом пожизненно; лейтенант Паддок может распорядиться прочим по собственному усмотрению.
И по щекам тети Ребекки разлился при этих словах легкий румянец. Скорее всего, она вряд ли усматривала в предложении поверенного какой-либо практический смысл: услышь она от ангела то же самое, что было сказано когда-то о Саре{221}, она не рассмеялась бы, а только, наверное, покачала бы головой. Тетя Ребекка была старше супруга на двадцать лет с лишним; и мне неизвестно, кто кого пережил, — в этой жизни сильнейший побеждает не всегда.
Бракосочетание тетушки и лейтенанта прошло почти незаметно — все только и говорили о предстоящем блистательном соединении мисс Гертруды и лорда Дьюнорана.
Глава XCIX
РАССКАЗ ОКОНЧЕН
Давние протоколы заседаний Ирландской палаты лордов лучше меня истолкуют парламентские слушания, в ходе которых все последствия вынесенного покойному лорду Дьюнорану приговора, сказавшегося на его сыне, были аннулированы. Старинное имя его было вызволено из тьмы бесчестья, а возросшее имущество возвращено наследнику, который мог теперь сполна оценить меру супружеского счастья. Для былого затворника Мервина и для прекрасной Гертруды развязка нашей истории подобна волшебной сказке.
Свадьба в те времена была и торжеством и праздником, поэтому брачный союз Гертруды Чэттесуорт с молодым лордом Дьюнораном сочли уместным приурочить к публичному оправданию семейства, полному восстановлению его в правах и возвращению всей прежней собственности. Накануне благословенного дня в Белмонте показалась фигура, опиравшаяся на крепкую руку доброго Дэна Лофтуса. Это был приходский священник, которого не видели здесь уже много месяцев, — и как же он переменился, как постарел!
Гертруда выбежала навстречу и, вскрикнув, обвила руками шею доктора Уолсингема; рыдая, она припала к его плечу, безмолвно умоляя позволить ей быть его дочерью. Доктор понимал ее чувства, он от души желал ей счастья. В комнату вошел и лорд Дьюноран, он с искренней радостью и глубоким почтением приветствовал священника. Доктор, не имея возможности присутствовать на бракосочетании, хотел сказать несколько слов «моей дорогой маленькой Герти» — так мы ее называли — «в преддверии великой жизненной перемены, ее ожидающей». Теперь священник обратился к ним обоим. Получилось нечто вроде короткой трогательной проповеди, она звучала примерно так:
— Мне незачем говорить о том, сколь почетно брачное состояние, но вы, милорд, не должны забывать, что и после свадьбы вам нужно по-прежнему ухаживать за женой, как за возлюбленной. Вы выбрали себе любимую и впредь должны любить свой выбор. В Песни Песней Соломона Спаситель — жених, а Церковь — Его суженая; Он обращается к ней «возлюбленная моя», а она к Нему — «возлюбленный мой»; и хотя оба они неравночестны, но оба должны равно любить друг друга.
И не будьте суровы к жене: чем большую слабость она обнаружит, тем будьте к ней добрее. Элканах говорит своей жене: «Не лучше ли я для тебя десяти сыновей?», как если бы он благоволил больше за то, за что она считала себя презираемой. Так добрый супруг не станет меньше любить супругу за ее недостатки, но, наоборот, лелеять нежнее, как Элканах, чтобы она сама могла с ними справиться. А если жена будет ревнива — о да, они ревнивы…
Священник произнес это мечтательно, с отуманенным печалью взором, задумчиво покачивая головой; на губах его блуждало только подобие улыбки: возможно, мысли его витали в далеком прошлом. «Милорд» лукаво взглянул на Гертруду — та, потупившись, изучала ковер, причем щеки ее как будто зарумянились. Я уверен, она видела, что милорд хотел бы встретиться с ней глазами, но притворилась, будто не замечает его взгляда.
— Если жена ревнива, — продолжал священник, — помните: ревностью измеряется ее любовь. Благодарите Бога: ведь вы — по воле Его — стали для нее таким сокровищем, что она не в силах утаить свои страхи и боится утратить даже частичку вашей любви. Пусть ваше сердце будет благодарно за это и ей.
А если мужу случится упрекнуть жену, это должно выглядеть так, будто он корит сам себя, и слова его должны уподобиться стрелам Ионафана{222}, назначение коих было не поражать, но предостерегать. Жена должна слышать от вас только слова любви. Она пришла к вам, как к святилищу, искать защиты, и можете ли вы сами причинить ей боль? Попирает ли монарх собственную корону? Соломон называет жену венцом супруга — следственно, кто пренебрегает женой, тот наносит удар собственной чести. Я готов превозносить добродетель и в мужчинах, и в женщинах — там, где она обретается.
Доктор словно беседовал сам с собой, он говорил медленно, не отрывая глаз от пола.
— И мне кажется, у женщин добродетели больше, чем у мужчин.
Тут молодые люди вновь обменялись улыбками; доктор поднял голову и заговорил снова:
— Да, женщины слабее и легче уступают слабостям, но я верю, они лучше. Всякий человек становится тем лучше, чем ближе подходит к Господу; а больше всего уподобляется человек Богу, когда проявляет милосердие. Женщины всегда более сострадают, чем мужчины. Сказано: Бог есть любовь. И, я уверен, в любви женщине нет равных.
Речи доктора на серьезные темы представляли собой мозаику из старинных писаний теологов и богословов, из книг римских и греческих авторов, точно так же творения святых отцов в значительной мере основаны на Писании. Доктор полагал, что всякий без труда может обратиться к первоисточникам. Его задача сводилась лишь к повторению добытых истин. Мне непросто провести черту между собственными рассуждениями доктора и заимствованными высказываниями.
Исчерпав тему, доктор поднялся с места, чтобы попрощаться, и сказал мягко и просто:
— Я принес вам небольшой подарок — ожерелье и серьги… Боюсь, они вышли из моды… это бриллианты моей матери… они должны были… — Священник умолк: кто бы не прочел его мысли? Он поспешил отереть глаза и продолжил: — Не возьмешь ли их ты, Герти, в память о бедной Лили? Вот оно как, малышка Герти. Подумать только, я учил ее катехизису! Малышка Герти выходит замуж! И да благословит вас всемогущий Бог на всю вашу оставшуюся жизнь: пусть ваши дети унаследуют от вас вашу красоту и ваши достоинства, пусть дом ваш согревается любовью и держится исполнением долга, пусть они, когда пробьет урочный час, закроют вам глаза с благоговейным смирением и пойдут, следуя вашему примеру, по проложенной вами счастливой и достойной тропе.
