День выдался прекрасным: высокие белые облака на фоне бледно-голубого места. Какой хороший день, чтобы не сгореть заживо.
– Думаешь, он бы действительно это сделал? – спросил я.
– Не знаю, – сказал Ли. – Наверное?
Мы пошли по Четырнадцатой улице на запад.
– Где нам взять новых соседей? – спросил Ли.
– Я дам объявление. «Требуются соседи в съемную квартиру. Трехкомнатный дуплекс с видом на закиданную мусором шахту вентиляции. Убийцам-психопатам не беспокоить».
Глава восьмая
Машинист на линии L
Майкл Элиг был королем ночной жизни Нью-Йорка и лордом-сеньором всех клубных ребят. Он сотворил в нижнем Манхэттене блестящий декадентский мир – за несколько лет до того, как убил и расчленил своего наркодилера и попал в тюрьму. На клубных вечерах Майкла в «Лаймлайте» можно было увидеть тинейджеров-трансвеститов, старых и давно сторчавшихся геев, соревнования по питью мочи, людей, одетых гигантскими курами, буквально ведра наркотиков, валяющихся без сознания на грязных диванах знаменитостей, случайный секс в туалетах и любую другую форму грешного поведения, которую Майкл и его ребята могли выдумать, позаимствовать или украсть.
В Ист-Виллидже бывали беспорядки, люди повсюду умирали от СПИДа, крэка и рук бандитов – а посреди разрушенного города сиял Майкл, испорченный вундеркинд, похожий на херувимчика из Индианы.
Я начал временами работать диджеем в «Лаймлайте» в 1990 году, и мы с Майклом даже стали типа друзьями. «Типа» – потому что я на него работал, а еще потому, что я был натуралом, трезвенником и христианином, а он – геем, наркоманом и, насколько я мог понять, состоял в сговоре сразу с несколькими дьяволами средней руки. У нас было странное дружеское взаимопонимание, и «Лаймлайт» был нашим общим миром.
«Лаймлайт» был церковью девятнадцатого века, которую в начале восьмидесятых переделали в огромный элитный ночной клуб. К концу восьмидесятых он уже растерял былой блеск и считался унылым местом, получавшим основной доход от ретро-вечеринок для туристов. А потом в 1989 году в «Лаймлайте» появился Майкл Элиг и превратил его в место встречи клубных ребят, рейверов и готов. Большинство клубных ребят были горожанами и геями, рейверы – натуралами из пригородов, а готы жили в подвалах среди паутины. Рейверы и клубные ребята обожали техно и экстази, а готы – электронную музыку и старые церкви. В общем, «Лаймлайт» стал домом для всех трех «племен».
На одной из вечеринок Майкла в 1990 году я оказался в задней комнате, окруженный двадцатилетними клубными ребятами и рейверами под экстази и кетамином. Клубные ребята носили обтягивающую диско-одежду с толстым слоем блесток. Рейверы были одеты в гигантские мешковатые штаны и футболки большого размера с изуродованными корпоративными логотипами. Готы во всем черном пили по углам водку. Я стоял перед плексигласовой кабинкой, разглядывая самую прекрасную женщину из всех, что доводилось видеть. Она была танцовщицей гоу-гоу с длинными светлыми волосами и ангельским лицом без единого изъяна. Я был буквально загипнотизирован ее танцем под песню Deee-Lite в теплом оранжевом освещении; тут ко мне подошел Майкл.
– Красавица, а? – спросил он, потягивая коктейль.
– Потрясающая, – согласился я. – Никогда не видел таких красивых женщин.
– Возможно, она в тебя влюблена.
– Что? Правда? – пролепетал я. Танцовщица мило улыбнулась мне.
– Ага. А еще у нее самый классный член из всех, что мне приходилось сосать, – сказал он и ушел. Танцовщица послала мне воздушный поцелуй.
Позже той ночью я увидел, как на главной сцене клуба она пописала в стакан и убедила какого-то обдолбанного биржевого брокера выпить ее (его?) мочу под аплодисменты зрителей и Беспечной курицы Клары. Брокер улыбался во весь рот под дискотечным освещением, его зубы были еще мокрыми от мочи трансвестита, а потом он стал обжиматься с «ней» под музыку Lords of Acid, которую поставил диджей Кеоки.
Мне выдали очень простую инструкцию: «Встречаемся на линии L в девять вечера в среду. Тащи наркоту и музыку».
Все обитатели мира Майкла Элига в 1990 году были молодыми и счастливыми, и даже дегенеративное поведение казалось чем-то милым и безвредным. Они все принимали невероятное количество наркотиков и занимались сексом с незнакомцами, но все равно выглядели невинными. Майклу каким-то образом удалось создать свободный от последствий островок «не таких, как все», где обитали студенты Нью-Йоркского университета и Технологического института моды, обсыпанные блестками и накачанные метамфетаминами. Я был трезвенником и христианином, так что основная часть декаданса была мне недоступна, но, тем не менее, меня тоже считали за своего – «не такого, как все».
Примерно раз в месяц Майкл организовывал несанкционированную вечеринку: они с его деловым партнером Стивом Льюисом находили какую-нибудь публичную площадку, которой никто не пользовался, брали напрокат большую звуковую систему и приглашали тысячу ближайших друзей покайфовать вне ночного клуба. Они устраивали несанкционированные вечеринки под мостами и в торговых центрах, но в начале девяностого решили повеселиться в вагоне метро. Мне выдали очень простую инструкцию: «Встречаемся на линии L в девять вечера в среду. Тащи наркоту и музыку».
Когда состав отошел от станции, некоторые из пассажиров, накачавшихся экстази, решили, что будет прикольно проехаться в метро голышом, они сняли одежду и начали плясать голыми и прыгать по сиденьям.
Для меня и Ли это был идеальный вариант, потому что остановка «Третья авеню» была буквально в пятнадцати футах от нашего дома на Четырнадцатой улице. Мы вышли из квартиры в 8:50, спустились в метро и перепрыгнули через турникет, а потом стали ждать на платформе вместе с еще несколькими сотнями человек. Вскоре после девяти вечера на станцию медленно вкатился поезд. Мы увидели, что вагоны уже заполнены сотнями разгоряченных клубных ребят и рейверов, играющих техно на гигантских бумбоксах. Когда открылись двери, мы втиснулись внутрь. Люди дули в свистки, стучали по сиденьям, повисали вниз головой на поручнях, закрепленных на потолке. Поезд не двигался, и каждые несколько минут машинист объявлял по громкой связи:
– Конечная остановка. Всем пассажирам выйти из вагонов.
Клубные ребята и рейверы игнорировали его – они лишь включали музыку еще громче и продолжали плясать на сиденьях. В конце концов машинист закрыл двери и повел поезд дальше; танцоры попа́дали друг на друга, когда он резко свернул, направляясь к Юнион-сквер.
Когда поезд добрался до Юнион-сквер, последние перепуганные цивилы сбежали, и в него влезло еще несколько сотен рейверов и клубных ребят. Когда состав отошел от станции, некоторые из пассажиров, накачавшихся экстази, решили, что будет прикольно проехаться в метро голышом, они сняли одежду и начали плясать голыми и прыгать по сиденьям. Царил полнейший бедлам. Тридцать разных треков в жанрах хаус и техно играли из тридцати разных бумбоксов. Голые рейверы устраивали приватные танцы для Беспечной курицы Клары. Люди снюхивали дорожки кокса и кетамина прямо с фиберглассовых сидений метро.
