Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
Я молчу. Снаружи. А внутри усиленно занимаюсь тем, что топлю в сиропе кротости и смирения внутреннего Халка. Потому что я-то уеду, а матушке потом заново растить цветы взаимопонимания на грядке, удобренной соседскими кишками и кровью.
И тут из-за спиленной березы поднимается спящий там до этого Вася.
Вася – фигура эпического размаха. Местная легенда. Старше меня всего лет на восемь, но выглядит как вечный энт: огромный, седой, с руками-ветками и вороньим гнездом на голове. Слово «бухает» и близко не отражает той глубины отношений, которая сложилась между Васей и водкой.
Вася был задуман Создателем для разрушения крепостей и уравнивания городов с рельефом местности, но где-то в небесной канцелярии что-то напортачили, и он родился в поволжской деревушке. Где занимается тем же самым, но в совершенно не удовлетворяющих его душу масштабах.
Еще до всех этих наших интернетов с котиками у Васи была любимая угроза: «Ты у меня щас разродишься котятами». И пару раз при виде драки с его участием я была близка к мысли, что уже пора нести щипцы, зажимы и что там еще используют акушеры.
Вася страшный, нелепый, бестолковый, пьющий и трогательный.
А еще он до смешного привязан к нашей семье.
– От вы сучары! – приветственно начинает Вася.
И затем толкает речь. Она начинается с буквы «ё», заканчивается буквой «хэ», между ними поместились сто сорок семь букв неизвестного науке, но интуитивно понятного любому колхознику алфавита. Квинтэссенция Васиного обращения сводится к предложению всем незаинтересованным лицам очистить помещение, город, область, мир от своего бренного существования, пока он сам не начал способствовать. Иначе тут все захлебнутся в котятах.
Лучшие люди деревни утекают прочь, напутствуемые пожеланиями, от дословной передачи которых запылал бы «Фейсбук». Через две минуты только пыль покорно оседает, со страхом косясь на Васю: типа, можно я тут побуду, нет? я тихонечко.
Вася садится на траву.
– Чо смурная какая? – благодушно спрашивает он.
Будто не орал только что так, что наличники потрескались.
Тошно мне, говорю, Вась. Тридцать с гаком лет, как мы тут живем, а ничего не меняется. И рыла все те же, и говорят всё то же.
– Ты посмотри на это дело с другой стороны, – предлагает Вася. – И тридцать лет назад я б этих гнид уделал. И сейчас я их уделываю. На голодный желудок, между прочим! Сообразила, к чему это я?
– Сообразила, – говорю. – Пойдем, борща тебе налью, матушка только утром сварила.
– Я к тому, – говорит Вася, с жалостью глядя на меня, – что если где-то не меняется что-то плохое, то там же не меняется и что-то хорошее.
Сплюнул во вздрогнувшую от ужаса траву, помахал мне лапой и пошел.
Ужик
Вася завел себе ужа. Назвал Васькой. Я не очень удивилась: последние три его кошки были Васятки.
Ужик худенький и простодушный. У него внимательные глазки, растрескавшаяся, как сухая земля, макушка и чернильные дырочки ноздрей.
По вечерам оба Василия выползают наружу, один из дома, другой из-под крыльца, и встречаются возле скамейки.
– Образовываю я его, – флегматично говорит Вася. – Объясняю ему, как у нас тут все устроено.
– А почему не кошкам?
– Кошки что, – отмахивается Вася, – кошки дуры. Перебивают только.
Ужик лежит у него на коленях, острым подбородком уткнувшись в Васину ладонь.
– Про реку вот ему рассказывал. – Вася почесывает ужу загривок. – Про труп врага. Ну, который мимо плывет. Пока не проплыл, из реки пить можно было. А проплыл – и все, хана. Испортил водопой, гнида, лучше б не подыхал, от живого вреда меньше. А чего смеешься-то? Чего смеешься! Не, ну ты хуже кошки.
Ужик молча крутит головой. Возле скамейки толпятся старые седые одуванчики. Ветер шевелит желтую стружку березовых листьев.
– Я его яйцом кормлю, – говорит Вася. – Яйцо он уважает. Как думаешь, он зиму переживет?
– Переживет, – говорю. – Заныкается под домом и проспит до весны.
– Вот и мне бы, – говорит Вася, – заныкаться и до весны.
С веток боярышника воробьи стреляют ягоды, как мальчишки сигареты у прохожих – с опаской и восхищением от собственной дерзости. Над соседской баней шерстяной столб дыма, такой густой, что из него можно прясть кудель.
– Что-то ты редко приезжаешь, – говорит Вася. – С кем мне про Ваську разговаривать?
– Да здесь полно народу, – говорю. – Найдешь, кому про ужа рассказать.
– Сказать-то есть кому, – говорит Вася. – Сказать всегда есть кому. Поделиться не с кем.
Сливы
– Вася! – говорю я. – Где секатор?
Накануне мы сражались с терновником. Куст этот озверевший прет на Васин огород. У куста щупальца, как у Ктулху, у него в подбрюшье сухие кишки крепко сросшихся веток. По ночам из его зарослей раздается странный хруст, вызывающий в воображении неприятный образ сработавшей мышеловки. Птица падает замертво, пролетая над ним, и ни костей потом не найти, ни перьев.
А мы были воины света. Поющие в терновнике – вот кто были мы с Василием и орали боевую песню «Мы лед под ногами майора».
Но нынче второй день битвы. А секатора с ручками, обмотанными изолентой, нигде нет.
– Вася! – говорю я. – Где секатор?
– За погребицей посмотри, – пыхтит Вася, оттаскивая в сторону кучу веток.
Я иду за погребицу и там, на широком березовом кругляше, который иногда служит обеденным столом, вижу секатор с изолентовыми ручками, а рядом с ним два желтых, цвета воска, человеческих пальца.
Некоторое время я просто стою и смотрю на них.
А затем с шелестом веера картина произошедшего раскрывается в моей голове. Я вспоминаю, что вчера на пути от Васиного дома мне встретился Николай, а если заходил Николай, они, естественно, выпили, и в процессе совместного употребления, очевидно, случилось что-то, что позволило Васе потом беспрепятственно отрезать у гостя два пальца секатором. Очевидно также, что Василий о вчерашнем ничего не помнит, иначе вряд ли таскал бы сейчас ветки терновника вместо того, чтоб забрасывать собутыльника землёй или каким-то иным образом реагировать на случившееся (скажем, деятельным раскаянием).
Еще в моей голове всплывают экзаменационный билет о совокупности триста шестнадцатой и сто пятой статей Уголовного кодекса, а также разнообразные вопросы, которые я предпочла бы никогда не задавать ни себе, ни кому-либо другому.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
