Худший из всех грехов – чрезмерное старание.
Иногда я носила папины нижние майки наизнанку. Это казалось мне эффектной демонстрацией пренебрежения приличиями.
Я влюбилась без памяти в того парня. Его звали Матео. И у него было целое облако вьющихся волос, совсем как у Джона Туртурро[45] в фильме «Бартон Финк». Еще он был грубоватым и неулыбчивым, как и многие 19-летние парни. Но если его хорошенько подтолкнуть, он мог быть прекрасным и веселым. У меня есть фото, на котором он сидит в моей квартире в моем шелковом лифчике Victoria’s Secret, надетым на футболку. Есть еще одна – где он c пародийно-преувеличенным энтузиазмом листает старый номер журнала для подростков Teen Beat.
Моя квартира вне кампуса была центром вечеринок в тот год. Моим напитком было пиво Keystone Light. В супермаркете Fiesta Mart можно было купить две упаковки по шесть больших банок за пять баксов – эквивалент 16 обычных банок по цене экономменю забегаловки Wendy’s. Keystone Light стал неофициальным спонсором наших студенческих алкогольных вечеринок[46].
Так мы и называли наши вечеринки – «ragers». Это слово ассоциировалось с гневом и непогодой – штормом, бурей, что было вполне уместным, учитывая состояние квартиры на следующий день.
Опрокинутая ударом ноги галогенная лампа, пивная бутылка, плавающая в аквариуме для рыбок. Здесь что, буря разыгралась вчера? О да. Это были мы. Мы и были той бурей.
Именно во время одной такой вечеринки в моей квартире Матео и я занялись сексом. К тому моменту мы играли вместе на одной сцене и частенько сидели в гримерной до и во время спектакля, и колени одного из нас задевали другого. Флирт тянулся в течение многих недель, но мне был нужен правильный провоцирующий момент. Спичка, брошенная в канистру с бензином. Мы торчали снаружи, на дорожке у дома, где была моя квартира. Я непрерывно курила одну от одной. И я сказала ему, подстрекаемая уверенностью, которую мне даровали шесть банок пива:
– Поспорить могу, ты не поцелуешь меня прямо сейчас.
Он стоял, прислонившись к стене. Смотрел в сторону, слегка сутулясь и нахмурившись. Разглядывал парковку с десятками людей рядом. Смотрел куда угодно, только не на меня. И наконец сказал:
– Не думаю, что ты собираешься выиграть этот спор.
Идея первой заигрывать с мужчинами была для меня новой. В старшей школе ни о чем подобном я и не думала. Месяцами ждала, что Майлз поцелует меня, и эти месяцы казались годами. Весь мой флирт сводился к тому, чтобы сидеть рядом с ним в классе, небрежно поправляя волосы и скрестив ноги так, чтобы они выглядели тоньше и длиннее. Устраивала гадание по кофейной гуще после каждого его действия. Он позвонил мне вчера вечером. Что-о-о-о-о же это может значить? Так я понимала процесс соблазнения. Подпусти парня поближе, но сиди не шевелясь, пока он сам не проявит инициативу.
Колледж изменил этот сценарий.
Новая установка: если ты хочешь парня, действуй сама. Что тебя останавливает?
Мы не использовали слово «феминизм» – придирчивый термин более ранних поколений, как «роста самосознания» или ERA[47] – но подразумевали, что идем наравне с мальчиками. Спорим с ними. Бросаем вызов их идеям о полах и Эрнесте Хемингуэе, потому что они держали в своих руках мегафон слишком долго и нам надо было побороть их и перехватить власть. Я даже пользовалась духами. Мужским Calvin Klein’s Obsession. Этот дубово-мускусный аромат давал острые ощущения.
Но мои знания на тему женщин и власти совершенно не распространялись на поведение в классе. Я не поднимала руку, когда знала ответ на вопрос. В процессе семинара по холокосту я получила оценку C («удовлетворительно») по литературе, потому что не могла заставить себя открыть рот, несмотря на то что участвовала в обсуждении примерно четверть класса. Однажды я столкнулась в кампусе с этой преподавательницей. У нее были дреды и насмешливая улыбка. Я и не представляла, что профессора могут быть такими классными. Мы поболтали некоторое время, и вдруг она сказала: