А закончив стихи, он продолжил: «О мой отец, супружество – это то, на что я никогда не дам согласия; нет, даже если бы пришлось мне испить чашу смерти». Когда султан Шахраман услышал эти слова от сына, свет померк в его очах и горе охватило его; но он питал такую любовь к своему сыну, что перестал заводить разговоры об этом, а окружил сына всяческой заботой.
Прошел год, и лишь тогда отец снова задал свой вопрос, но юноша был непреклонен в своем отказе жениться и снова ответил ему стихами. Султан обратился за советом к своему визирю, и тот ответил:
«О царь, подожди еще год, и если после этого ты захочешь говорить с ним о женитьбе, то не делай этого наедине, а обратись к нему в день праздника, когда все эмиры и визири со всею армией твоею будут стоять пред тобою. И когда все соберутся, тогда пошли за своим сыном, Камар-аз-Заманом, и призови его к себе; и когда он явится, заговори с ним о супружестве пред визирями, и знатью, и офицерами, и военачальниками твоего государства; и тогда он наверняка оробеет и, смутившись их присутствием, не посмеет ослушаться твоей воли».
Но когда такой момент наступил, и султан Шахраман перед всеми объявил сыну о своей воле, принц на некоторое время опустил голову, а затем повернулся к отцу и, движимый юношеским безрассудством и поистине детской наивностью, ответил: «Что до меня, то я не женюсь никогда; уж лучше мне испить чашу смерти! Что ж до тебя, то ты велик годами и мал умом: разве ты уже дважды до сего дня не говорил со мною о женитьбе и разве я не отказался? Воистину страдаешь ты старческим слабоумием и не годен править даже стадом овец!» Сказав так, в приступе ярости Камар-аз-Заман расцепил сжатые за спиной руки и закатал рукава до плеч перед своим отцом; более того, будучи в разгоряченном состоянии духа, он прибавил множество слов своему родителю, не ведая, что творит.
Царь был смущен и посрамлен, так как все произошло в присутствии знати и военачальников, собравшихся по случаю большого праздника и государственного события; но вскоре в нем заговорило величие царского сана, он возвысил голос свой и привел сына в трепет. Потом повелел стражникам: «Схватите его!» И те вышли вперед, схватили принца и подвели к отцу, который велел связать сыну руки за спиной и в таком виде поставить пред всеми. И принц склонил голову в страхе и боязни, лоб и лицо его покрылись капельками пота; его охватил сильный стыд и замешательство. Затем отец стал ругать его и осыпать бранью и закричал: «Будь ты проклят, дитя прелюбодеяния и выкормыш омерзенья! Как осмеливаешься ты отвечать мне подобным образом в присутствии моих военачальников и солдат? Никто прежде не наказывал тебя. Знаешь ли ты, что содеянное тобою унизило меня пред всеми моими подданными?» И царь приказал своим стражникам ослабить ремни на руках сына и заточить его в одном из бастионов цитадели.
Принца схватили и бросили в старую башню с полуразрушенным залом, в центре которого был старый разрушенный колодец, но прежде этот зал подмели, отряхнули от пыли подстилку на полу и внесли ложе, на которое положили матрац, покрывало и подушку. А затем принесли большой фонарь и восковую свечу; ибо в этом месте было темно даже днем. И, наконец, стражники привели туда Камар-аз-Замана и поставили у двери евнуха. Когда все ушли, опечаленный принц, у которого было тяжело на душе, виня себя и раскаиваясь в том, что так оскорбительно вел себя с отцом, упал на ложе.
