На той, что была сейчас перед ним, тоже было длинное белое платье, но вместо обычного плата и покрывала на голове у нее был повязан высокий белый тюрбан, полностью скрывавший ее волосы и уши.
Донельзя изумленный, Андре заметил, что монахиня, сидящая на стволе поваленного дерева, не одна здесь.
Вокруг нее, на ее вытянутых руках, на плечах, примостились птицы.
Она, видимо, кормила их; те, что сидели у нее на руках, клевали корм прямо из ее раскрытых ладоней; другие, слетая с плеч, порхали над самой ее головой, очевидно, нисколько не боясь ее.
Зрелище было столь прекрасно, столь необычно, что Андре мог только стоять, не в силах произнести ни слова, глядя на удивительную монахиню, сидевшую перед ним.
Потом очень медленно и осторожно, так, чтобы она не услышала и не испугалась, он подошел чуть поближе.
Скрытый ветвями кустов и деревьев, он был теперь достаточно близко, чтобы разглядеть ее.
Взглянув на ее лицо, обращенное вверх, к птицам, которых за это время слетелось еще больше, Андре был восхищен ее красотой.
И что еще удивительнее — она была белая!
Возможно ли это, воскликнул он про себя, чтобы белая женщина жила здесь, на землях де Вийяре?
Он попытался объяснить это тем, что она — монахиня, а потому никто и не тронул ее.
Но даже и в этом случае казалось совершенно невероятным, чтобы император и солдаты его армии сочли неприкосновенной белую женщину, какова бы ни была ее религия.
И все же сомнений быть не могло: перед ним была монахиня, и притом необычайной красоты.
Вероятно, она еще совсем юная, подумал Андре. Это было самое прелестное создание, какое он когда-либо видел в своей жизни.
Ее глаза, устремленные на птиц, заполонили, казалось, все ее нежное личико; маленький прямой носик, округлый подбородок и прекрасный изгиб губ говорили о том, что эта девушка благородного происхождения.
Во всем ее облике было нечто столь изящное и утонченное, что Андре ни минуты не сомневался в том, что в тоненьких голубых прожилках, бьющихся под нежной, почти прозрачной кожей, течет кровь аристократов.
Внезапно опомнившись, он чуть не расхохотался.
Какие аристократы могли остаться на Гаити после революции, откуда им тут быть? Да и вообще, кто из белых людей выжил, за исключением тех, кто сражался сейчас на севере, осаждаемый армией императора, или рабочих, которые, как он слышал, ковали оружие для войск Дессалина в Порто-Пренсе?
Андре жалел сейчас, что он не художник — тогда он мог бы запечатлеть на холсте прекрасную картину, открывшуюся перед ним.
Два пестрых длиннохвостых попугая подлетели к маленьким птичкам, сияющим золотисто-желтым оперением.
Сначала они порхали над головой у монахини, а потом опустились прямо к ней на руки, отталкивая сидевших там птичек, пытаясь склевать кукурузные зерна или другой корм, который был у нее в ладонях.
Девушка звонко и весело рассмеялась.
— Вы слишком жадные и невоспитанные! — воскликнула она. — Вы должны добывать себе пищу на земле.
Она рассыпала у своих ног зерно, которое достала из сумочки, стоявшей рядом, и оба попугая тут же, нисколько не боясь, слетели вниз и принялись клевать; к ним присоединилось несколько других птичек поменьше.
Услышав ее речь, Андре удивился. Монахиня говорила на прекрасном, чистейшем французском языке; в словах, которые она произнесла тихим, ласковым голосом, не было ни малейшего акцента.
Она насыпала в ладони еще немножко зерна и протянула их перед собой; маленькие птички, на мгновение вспугнутые нахальными попугаями, тут же вернулись.
Три уселись на одну ее руку и четыре — на другую.
Она смотрела на них с улыбкой, придававшей еще большую прелесть ее очаровательному личику.
Андре чувствовал непреодолимое желание заговорить с ней, расспросить, узнать, кто она, он не мог больше оставаться в своем укрытии и, забыв об осторожности, вышел из-за кустов.
Он не успел сделать и двух шагов, как птицы, первыми заметившие его присутствие, разом вспорхнули с ладоней девушки и, словно светлое облачко, поднялись вверх, исчезнув в ветвях деревьев.
Какое-то мгновение юная монахиня с удивлением смотрела им вслед, не понимая, что произошло.
Потом она повернулась и увидела Андре. Она замерла, не в силах пошевельнуться, точно окаменев. Затем Андре увидел, как на лице ее появилось выражение ужаса, и с легким криком, выдавшим ее страх, она вскочила на ноги.
— О нет, мадемуазель, пожалуйста, не уходите! — воскликнул Андре, но было поздно.
Юная монахиня бежала от него прочь; она мчалась удивительно легко и быстро — Андре даже представить себе не мог, что она способна так быстро бегать; фигура ее уже исчезала между деревьями.
Ее белое платье мелькало в просветах между ветвями все дальше и дальше, и наконец, когда Андре подошел к тому месту, где сидела девушка, след ее простыл.
— Проклятье! — выругался Андре. — Я вовсе не хотел напугать ее.
Проклиная себя, крайне раздосадованный тем, что упустил возможность поговорить с монахиней, Андре понимал в то же время, что в ее испуге и неожиданном бегстве не было ничего удивительного.
Для нее ведь он был не белым мужчиной, который хочет подойти, чтобы побеседовать с белой женщиной, а мулатом, да к тому же еще и довольно темным.
«Я совершенно забыл об этом, — печально размышлял он. — Конечно, она ведь сидела здесь совсем одна, и ей, должно быть, известно, как обращались с белыми женщинами на Гаити во время революции, так что она не могла не испугаться, она должна была просто прийти в ужас, увидев меня!»
Андре вспомнил, какой неподдельный страх был написан на ее нежном, почти детском личике; и все же даже в тот момент девушка была несказанно прекрасна.
«Я должен найти ее», — сказал себе Андре. Тут его осенило: если он видел одну монахиню, значит, должны быть и другие, а раз здесь есть монахини, то, очевидно, где-то поблизости должна быть церковь или монастырь.
Это было именно то, что он искал. Он сделал еще один шаг на пути к сокровищу, которое его дядя спрятал в доме Божьем, доверив покровительству Господа.
Было бы ошибкой, решил Андре, немедленно следовать за монахиней; он подумал также, что неплохо бы сообщить Тома о том, что он собирается делать.
Андре вернулся в дом. Не прошло и получаса, как появился Тома.
И сам негр, и его лошадь были нагружены покупками, среди которых самыми неожиданными были четыре живых курицы и петух.
При виде их Андре улыбнулся.
— Полагаю, ты приобрел их, надеясь, что они будут нести нам яйца.
— Не будут нестись — съедим, — логично и кратко ответил Тома.
