Торилья едва не отверзла уста для увещеваний. Но вовремя остановилась: разве вправе она осуждать Берил после того, что случилось с ней самой по дороге на юг?
— Давай-ка лучше пойдем спать, — сказала Берил. — Завтра возвращается папа, и тогда мы надуем шарик!
— Что это означает? — поинтересовалась Торилья.
— Мама настаивает, чтобы папа был рядом с ней в Лондоне, когда в газете появится объявление о моей помолвке. Весь сегодняшний день им предстоит получать поздравления, а завтра — можешь не сомневаться — целые орды гостей заявятся и сюда.
Верил иронично усмехнулась.
— Будет чертовски приятно увидеть, как люди, осуждавшие меня последние несколько пет, пресмыкаются у моих ног. Они не захотят ссориться с будущей маркизой Хэвингэм.
Кузины под ручку поднялись по лестнице и вошли в спальню Торильи.
— Мне просто не терпится переговорить с тобой обо всем, — сказала Берил. — Но я понимаю, моя дорогая, что ты устала.
Мне тоже пора погрузиться в золотой сон.
Говоря, Берил разглядывала себя в зеркале, дабы увериться, что никакой отдых ей не нужен.
— Я надеюсь, — заметила она, — что «
Галлен тоже явится послезавтра, и тоща ты увидишь, что все мои рассказы о нем вовсе не преувеличение.
Поцеловав Торилью, она открыла дверь в свою комнату.
— Спокойной ночи, моя дорогая, моя маленькая, моя хорошая сестричка! Мне очень жаль, что я шокировала тебя! В Лондоне мы не забудем и про твои платья. Подружка на моей свадьбе должна быть очень привлекательной, но предупреждаю заранее, я не потерплю никакого соперничества!
— Словно кто-нибудь может с тобой сравниться! — повторила Торилья слова, сказанные ей Эбби.
— Ты удивишься, когда узнаешь, сколько женщин пытаются сделать это, — не согласилась с ней Берил и закрыла за собой дверь.
На следующий день Торилья убедилась:
Берил нисколько не преувеличивала, утверждая, что шарик будет надут.
С самого утра начали прибывать грумы с приглашениями, поздравлениями, букетами цветов и подарками.
Берил была взволнованна, как в детстве на Рождество.
— Прочитай-ка полное лести письмо старого лорда Годольфина! — воскликнула она, протягивая листок Торилье. — Мерзкий старый ханжа, он возненавидел меня с пятнадцати лет, когда попытался поцеловать меня, а я ударила его кулаком в живот.
— Безусловно, это очень приятное письмо, — спокойно сказала Торилья.
— Старый дурак, жаба! — буркнула Берил и обратилась к подаркам. — Итого три серебряных парадных блюда! — разочарованно вздохнула она. — Ну когда люди наконец поймут, что у Галлена лучшее в Англии фамильное серебро, а большая часть его восходит к временам Карла II?
Берил с пренебрежением отодвинула в сторону парадные блюда.
— Ладно, пригодятся. Во всяком случае, можно кормить из них собак, — рассмеялась она.
К списку приглашенных следовало добавить немало тех, о ком Берил забыла.
Войдя в салон, граф Фернлей увидел, что пол буквально усыпан листками бумаги, коробками и подарками, среди которых было и несколько букетов цветов.
— Здравствуй, папа! — обыденно сказала Берил.
Торилья вскочила с кресла и горячо поцеловала своего дядюшку.
— Рад снова видеть тебя, Торилья. — В голосе графа звучала нотка искренней привязанности.
— Как здорово снова вернуться сюда, дядя Гектор!
— Быть может, и твой отец уже устал от жизни затворника, заживо погребенного в дикой пустыне? — поинтересовался граф.
— Он слишком много работает, дядя Гектор.
— Тогда скажи ему, чтобы возвращался сюда. Викарий Витхэмпстэда скоро уходит на покой. Должность добрая, и я готов добавить несколько сотен к стипендии, если твой отец согласится занять ее.
— Это очень любезно с вашей стороны, дядя Гектор.
— Передай отцу, что приход ждет его, — сказал граф. — Мне так недоставало тебя, Торилья; ты благотворно влияешь на Берил, а это очень важно.
Когда он вышел из комнаты, Берил состроила гримасу.
— Что он хотел этим сказать? — спросила Торилья.
— Отец терпеть не может почти всех моих друзей, — объяснила Берил. — Он справедливо считает их легкомысленными и пустыми — только они гораздо интереснее, чем старые ретрограды, с которыми любит общаться папа.
— Тебе и в самом деле… приятны те люди, которых ты… встречаешь в Карлтон-Хаусе? — поколебавшись, спросила Торилья.
— Некоторые из них — просто сказка, — улыбнулась Берил. — Как только принцу удается находить таких экстраординарных особ?! Но самые скверные — это, конечно же, аристократы, такие, как маркиз Квинсбери, получивший скандальную известность за амурную неразборчивость. — Заметив недоумение на лице Торильи, она добавила:
— А чего стоят братья Бэрриморы, это просто жуть, не поддающаяся описанию; тебя бы потрясли их непристойные выходки.
— Думаю, такие люди… испугали бы меня.
— Любопытно посмотреть, какими они тебе покажутся, — расхохоталась Берил. — Ты познакомишься с ними на будущей неделе, когда мы отправимся в Лондон.
Торилья вопросительно посмотрела на нее.
— Я решила, Торилья, — продолжала Берил, — представить тебя бомонду. Мне бы хотелось узнать твое мнение о людях света, а также посмотреть, какой покажешься им ты. Трудно вообразить, чтобы кто-то из них хоть раз в жизни встретил по-настоящему хорошего человека.
— Ты обескураживаешь меня! — воскликнула Торилья.
— Это правда, — промолвила Берил. — Ты хорошая и всегда была хорошей в отличие от меня. А я хочу быть плохой, не злой, как Бэрриморы, а просто скверной, чтобы радоваться тому, чему не следует радоваться.
— Ты вовсе не плохая! — возразила Торилья. — А когда выйдешь замуж, все переменится.
Берил не ответила, и Торилья вдруг почувствовала тревогу, оттого что положение может скорее ухудшиться. Если маркиз действительно окажется настолько злым человеком, как она думала о нем, то он способен заставить импульсивную и порывистую Берил делать вещи, о которых после придется пожалеть.
Торилья призадумалась.
Берил наговорила много всякой всячины, но она и впредь останется столь же милой, доброй, благородной и щедрой, хотя, к сожалению, и падкой на лесть.
» Но разве можно осудить ее? — решила про себя Торилья. — Ведь она так прекрасна… так невероятно прекрасна!«
Тут она вспомнила слова, некогда сказанные матерью:» Берил подобна картинам Рубенса с их яркими красками. Ты же, моя дорогая, напоминаешь скорее прозрачную акварель, которая настолько проникает в душу человека, что он не может представить себе более совершенное произведение искусства «.
