Женщина поколебалась, но руку не протянула.
— Я понимаю, — сказала она. — Так о чем вы хотите писать?
— Мне представляется, что она никогда не выставляла напоказ свою личную жизнь, — ответила Анника. — Естественно, мы отнесемся к ее памяти с должным уважением. Но в своей профессиональной жизни она была публичным человеком, и мне хотелось бы задать несколько вопросов о ее работе и позиции в Нобелевском комитете.
— Почему вы решили, что об этом надо спрашивать меня?
Анника показала на табличку на двери «Нобелевский кабинет».
— Нет, нет. — Женщина достала из кармана платок и высморкалась — Я работаю не здесь.
Теперь она сама протянула Аннике руку.
— Биргитта, — сказала она, — Биргитта Ларсен. Я сотрудница Кари. Точнее… была ее сотрудницей. Коллектив, естественно, остался, хотя самой Кари уже нет. Я не знаю, как выразить, но вы сделаете это лучше меня, вы ведь владеете словом, не правда ли?
Анника замешкалась с ответом, но он, видимо, не интересовал Биргитту Ларсен.
— Здесь работают сотрудники администрации. — Женщина ткнула пальцем через плечо и пошла по коридору. — Ассамблея и комитет состоят из работающих профессоров, а их рабочие места разбросаны по территории института. Что вы хотите знать?
Биргитта остановилась и посмотрела на Аннику так, словно только что ее заметила.
— Мне хотелось просто поговорить с человеком, лично знавшим Каролину, — ответила Анника, — который смог бы рассказать, что она была за человек и коллега.
— Хорошо, — согласилась Биргитта. — Давайте где-нибудь присядем.
Женщина, стуча каблуками, пошла по коридору, и Анника последовала за ней, с трудом переставляя ноги. Сказался сон в такси. Анника никак не могла стряхнуть с себя сонное оцепенение.
Дойдя почти до входной двери, Биргитта Ларсен свернула налево, и они с Анникой оказались в небольшом конференц-зале с проектором и телевизором на колесиках.
— Здесь мы проводим небольшие совещания, например собрания Нобелевского комитета. Эта картина называется «Зеркало», — сказала она, показав на черно-белые квадраты на восточной стене зала.
Анника оглядела помещение. Внимание привлекало окно, странно расположенное в самом углу, у края стены.
На улице начало темнеть, свет, проникавший снаружи, приобрел свинцово-серый цвет.
— Вы тоже работаете здесь, в Каролинском институте? — спросила Анника, усаживаясь за большой круглый стол.
— Я профессор биолого-физиологического факультета, — ответила Биргитта, прочитав удивление во взгляде Анники. — Кари работала на факультете эпидемиологии и молекулярной биологии.
— Насколько хорошо вы были знакомы с Каролиной? — спросила Анника, доставая из сумки блокнот.
Профессор остановилась у окна рядом с телевизором и принялась смотреть на тающие на земле снежинки.
— Мы одновременно защитили докторские диссертации, — сказала она. — Нас было в то время несколько женщин, и мы защищались в одно время. Тогда это было необычно, хотя мы окончили докторантуру всего двадцать пять лет назад.
Она обернулась и посмотрела на Аннику.
— С ума сойти, как быстро летит время, не так ли?
Анника кивнула.
— Каролина была самой молодой из нас, — сказала Биргитта Ларсен. — Она всегда была самой молодой.
— Из этого я могу заключить, что она была очень талантлива, — сказала Анника.
Биргитта села за маленький боковой столик.
— Да, она была талантливой и успешной, можно сказать и так, — устало произнесла Биргитта Ларсен. — Каролина стала одним из самых выдающихся иммунологов Европы в восьмидесятые годы, хотя в Швеции этого до сих пор многие не понимают.
— Какими исследованиями она занималась?
— Она совершила прорыв после публикации статьи в «Сайенс» в октябре 1986 года. Эта статья вызвала большой резонанс во всем научном сообществе. Она развила результаты Худа и Тонегавы, открывших и выделивших гены иммуноглобулинов.
Биргитта Ларсен внимательно посмотрела на Аннику, стараясь понять, дошла ли до нее суть.
— Речь идет о рецепторах Т-клеток, — пояснила женщина, — за которые Тонегава получил Нобелевскую премию.
Анника кивнула, хотя не поняла ни слова и написала: «худ тонегава иммуноглобулиновые рецепторы т-клеток».
— Вы оставались хорошими подругами?
Биргитта Ларсен перевела взгляд на «Зеркало». Анника заметила, что глаза женщины снова наполнились слезами. Биргитта достала из кармана платок.
— Да, всегда. Думаю, я знаю ее лучше, чем кто-либо другой.
Анника скосила взгляд на блокнот и поняла, что пути назад нет, что надо продолжать спрашивать и выудить из Ларсен всю информацию, какую может дать плачущая потрясенная женщина.
— Каким она была человеком?
Биргитта Ларсен вдруг рассмеялась.
— Тщеславным, — громко произнесла она. — Девичья фамилия Каролины Андерссон, фон Беринг — это фамилия ее первого мужа, и она сохранила ее, когда вышла замуж за Кнута. Фамилия Яльмарссон не откроет вам ни одной двери в медицинском мире, но фон Беринг… Ха! Она была просто счастлива, так как все думали, что она родственница старика Эмиля. Того, который открыл сыворотку и вакцину.
Анника кивнула. Это она знала.
— Детей у нее не было, это вам, конечно, тоже известно, — продолжала Биргитта. — Нет, Кари ничего не имела против детей, она была бы счастлива их иметь, но их не было, и думаю, это ее не сильно огорчало. Это звучит странно, да?
Анника тяжело вздохнула, подбирая слова для ответа, но профессор заговорила снова:
— Кари жила своей работой, она была истинной феминисткой. Она всегда старалась продвигать талантливых женщин, хотя и не афишировала это. Если бы она это делала, то никогда в жизни не стала бы председателем Нобелевского комитета — вы же понимаете?
Анника снова безмолвно кивнула.
— Это очень трудно — всегда стоять за женщин, но не иметь возможности открыто драться за их права, так как если бы Кари на это решилась, то поставила бы под угрозу свою карьеру, а этого она не могла допустить ни при каких обстоятельствах. Она была более ценной для науки как пример исследователя, а не как борец. Думаю, что с этим согласилось бы большинство людей…
Биргитта Ларсен замолчала и посмотрела в окно. На улице между тем стало совсем темно.
— Как воспринимала Каролина критику решения о присуждении премии Визелю и Уотсону?
Профессор ответила бесцветным тоном:
— Кари изо всех сил боролась за присуждение премии этой работе. Она понимала, что Нобелевской ассамблее придется жарко, но настаивала на этом решении невзирая ни на что.
