— А доктор Баттиста! — вдруг воскликнул он. — Почему вы зовете его "отец", а ваша сестра — "папа"?
— Он сам так велел, — ответила Кейт, — но вы же знаете нашу Белочку-девочку…
— А!
— Раз уж зашла речь, почему вы называете его "доктор Баттиста", а он вас — "Петр"?
— У меня язык не поворачивается назвать его Луисом, — потрясенно воскликнул Петр, что прозвучало как Лу-виссс. — Ведь он выдающийся ученый!
— Неужели?
— В моей стране — да! Я столько лет о нем слышал! Когда я объявил, что уезжаю работать с доктором, в моем институте все просто взвыли от зависти.
— Надо же! — поразилась Кейт.
— Разве вам неизвестна его репутация? Ба! У нас есть поговорка: человек, которого уважает весь мир…
— Ясно-ясно, все поняла, — поспешно вставила Кейт.
— Порой он ведет себя как тиран, хотя другие ученые позволяют себе куда больше. А он даже голоса не повышает! И с сестрой вашей он очень терпелив.
— При чем тут сестра?
— Она же ветреница, да? Сами знаете.
— У нее ветер в голове, — поправила Кейт. — Это точно.
Она и сама обрела некую воздушность. И улыбнулась.
— Сестра сдувает челку со лба, строит всем глазки и отказывается от животных белков. Доктор ей ни слова не скажет против. Как это правильно!
— Сомневаюсь, — возразила Кейт. — По-моему, он очень предсказуем. Безумен, как все гениальные ученые, вот и западает на пустоголовых блондинок, чем ветренее — тем лучше. До чего банально! Ясное дело, блондинки от него тоже без ума, как и многие другие женщины. Посмотрели бы вы на отца на рождественских вечеринках у тети Тельмы!.. Женщины вокруг него так и вьются: уж больно он им кажется недосягаемым и загадочным. Каждая надеется, что именно ей удастся подобрать ключ к его сердцу.
Разговаривая на подобную тему с иностранцем, Кейт чувствовала себя вполне раскованно. Ему можно рассказать что угодно — все равно поймет хорошо если половину, особенно при быстром темпе речи.
— Ума не приложу, что случилось с Белочкой, — поделилась она. — В младенчестве я считала ее чуть ли не собственной дочерью — я была в том возрасте, когда дети любят понянчить малышей. Как она меня обожала — копировала меня во всем, и только я могла ее утешить. Потом, уже подростком, она здорово отдалилась, стала совсем другой: общительной и компанейской, я бы даже сказала, слишком общительной. А я вдруг превратилась в злобную старую деву, хотя мне всего двадцать девять. Понятия не имею, почему так произошло!
— Не все ученые, — задумчиво протянул Петр.
— Что?
— Не все ученые предпочитают блондинок, — пояснил он и бросил на нее быстрый взгляд из-под полуопущенных век. Конечно, он не понял ничего из сказанного Кейт. Легко отделалась!
— Хотите половинку моего сандвича? — спросила она.
— С удовольствием, — сказал Петр, ни минуты не колеблясь. Он откусил изрядный кусок и пока жевал, на челюсти будто шишка вспухла. С набитым ртом он добавил: — Думаю, я могу называть вас Катя.
Кейт не хотелось быть Катей, хотя, поскольку они больше никогда не увидятся, то и возражать не имело смысла.
— Ну, как хотите, — беззаботно ответила она.
— Почему американцы всегда начинают издалека?
— В каком смысле?
— Каждое предложение вы начинаете с "Ну…" или "Ну да…" или "Хм" или "В любом случае…". Вы говорите "Итак…", хотя перед этим не было сказано ничего такого, что стоило бы подытожить, или "В смысле…", хотя перед этим не было сказано ничего такого, что стоило бы прояснить. Молчите-молчите, потом говорите "В том смысле, что…". Почему вы так делаете?
— Ну, ну да, хм… — медленно начала Кейт. Сначала он не понял, потом коротко хохотнул. От его смеха Кейт непроизвольно улыбнулась. — Встречный вопрос: почему вы начинаете говорить так внезапно? Вы просто выстреливаете фразами! "Так и так", начинаете вы. "Эдак и вот так" — будто кувалдой бьете. Выходит слишком решительно и безапелляционно. Все, что вы говорите, звучит как… как постановление правительства.
— Понятно, — кивнул Петр и тут же поправился: — Ну да, понятно.
Теперь она тоже рассмеялась. Кейт откусила свою половинку сандвича, Петр — свою. Подумав немного, она призналась:
— Иногда мне кажется, что иностранцы специально разговаривают не похоже на нас. Послушайте, как иностранец поет американскую популярную песенку, к примеру, или рассказывает шутку, в которой приходится имитировать южный говор или ковбойские интонации. Выходит идеально, без малейшего акцента! Подражаете вы безукоризненно! И тогда становится ясно, что вы просто не хотите говорить, как мы. Потому что вы гордитесь своим акцентом.
— Я не горжусь, — покачал головой Петр. — Хочу избавиться от акцента.
Он уставился на свой сандвич — просто держал его обеими руками и смотрел вниз; веки полуопущены, и она даже не могла сказать, о чем он думает. Внезапно Кейт поняла: хотя он коверкает согласные и гласные звуки, внутри он формулирует свои мысли ничуть не менее сложные и глубокие, чем у нее.
Кейт положила корочку на тарелку и вытерла руки о джинсы.
— Что будете делать теперь? — спросила она.
Он поднял взгляд.
— Делать?
— С вашей визой.
— Не знаю.
— Жаль, что ничем не могу помочь.
— Без проблем, — заверил он. — Честное слово! Спасибо за сочувствие. Полагаю, все наладится, так или иначе.
Кейт понятия не имела, как все может наладиться, но решила проявить сдержанность.
Петр доел сандвич и отряхнул ладони. Уходить он и не думал.
— Симпатичный у вас садик.
— Спасибо.
— Любите за ним ухаживать?
— Ага.
— Я тоже.
— Раньше мне хотелось стать ботаником, — поделилась Кейт, — а потом меня выгнали из колледжа.
— За что вас выгнали?
Кейт поняла, что на сегодня достаточно. Иначе он подумает, что ему удалось ее смягчить. Она поспешно поднялась и сказала:
— Давайте провожу вас до машины.
Петр тоже встал, глядя на нее удивленно.
— Не стоит.
Тем не менее она направилась к палисаднику, и ему пришлось последовать за ней.
Обогнув дом, они увидели минивэн Минцев и Белочку, машущую с пассажирского сиденья. Она ничуть не смутилась тому, что Кейт застала ее в машине с мальчиком.
— Привет снова, Пиотр! — крикнула она.
Петр молча поднял руку, Кейт отвернулась и пошла заканчивать работу в саду. День и вправду стоял чудесный. Она все еще злилась на отца, однако ей грело душу, что парень, за которого ее пытался выдать отец, по крайней мере, не конченый хам.
