Иметь обиды — значит противиться Божьему плану.
«Я прощаю себя. Я прощаю свои мысли. Только прощая свои ложные идеи и убеждения о других и о себе, я смогу осознать правду, правду о том, что я все еще живу полной жизнью в любви, что я в безопасности и что я исцеляюсь» (из рабочей тетради «Курса чудес», урок 72).
История прощения от друга, Кандас Ифамы Барнс
По какой-то причине, которая до сих пор мне непонятна, когда я была маленькой, я приходила в ужас от присутствия отца. Он был чернокожим мужчиной, родившимся на сегрегированном Юге в разгар Великой депрессии в 1920 году, и он был ходячим противоречием. Казалось бы, его убеждения очень сильно ограничивали и сдерживали его, но при этом он имел довольно широкие представления об окружающем мире. Он ежедневно читал газету «Вашингтон Пост» и мог с легкостью процитировать Аристотеля. Он был очень близок с семьей. Мой отец навещал мою тетю — свою старшую сестру — каждый день, чтобы проверить, все ли у нее в порядке и не нуждается ли она в чем-либо. У него было очень четкое личное мнение о том, как нужно жить и как окружающие люди должны вести себя. Когда все шло не так, как ему было нужно, нам приходилось расплачиваться за это. Когда я не соответствовала его стандартам или не следовала его советам, он просто переставал разговаривать со мной. Это могло длиться по несколько дней.
Мой отец не знал своего отца. Он всегда сожалел о том, что отец покинул его, когда он был еще маленьким. Никто никогда не учил его, кто такой папа и что он должен делать. Он вырос в ту эпоху, когда от отца требовалось обеспечивать семью. И у него это хорошо получалось. У нас всегда было много еды, хорошая одежда и замечательный дом. Но в то же время он был очень бережливым, иногда даже скупым — не только в отношении денег, но и со своим сердцем. Тем не менее, когда мне нужна была рука помощи, он всегда мне ее протягивал. Он просто не знал, как поделиться своей привязанностью. Я даже помню, как маленькой девочкой сказала маме, что не люблю его.
К тому времени, как я пошла в школу, все изменилось. Мой папа провожал меня до школьной библиотеки. То, что я могла проводить с ним время, да еще и получить свои любимые книжки, делало меня счастливой. Долгое время я могла выписывать только определенное количество книг, потому что у меня была детская библиотечная карточка. Когда мне исполнилось десять лет, папа лично проверил, чтобы мне дали взрослую карточку. Теперь я могла брать столько книг, сколько хотела, и папа всегда помогал донести мне их до дома. Иногда мы останавливались, чтобы купить мороженое «Баттер Брикл». Те дни были для меня раем, потому что я стала маленькой папиной девочкой.
В третьем или четвертом классе нам задали выучить таблицу умножения. Папа заставлял меня ее зубрить и гонял по ней ежедневно. Я начала ненавидеть его за это. Однако перед окончанием учебного года я знала всю таблицу умножения от и до благодаря бесконечной и неустанной зубрежке с папой.
Когда мне было пятнадцать, моя мама сильно заболела. Но в течение ее болезни папа не всегда был добр к ней. Помню, как он приставал к ней по пустякам и кричал на нее, как мне тогда казалось, абсолютно без причины. Только дважды за свою жизнь я видела, как плачет моя мама, — и один из них был как раз после того, как папа накричал на нее. Однажды, когда она уже лежала в больнице, я позвонила к ней в палату — мне надо было что-то уточнить. Но она не отвечала. Когда я пришла домой после школы тем вечером, я спросила у папы, разговаривал ли он с ней сегодня. Он ответил мне, что ее перевели в отделение интенсивной терапии, потому что у нее случился сердечный приступ. Но он озвучил эту новость таким тоном, будто объявил прогноз погоды в комнате, полной незнакомых людей. Позже я выяснила, что он знал о ее состоянии еще рано утром, но не рассказал мне. Я также выяснила, что он знал о том, что моя мама умирает от рака, и ни разу не сказал мне об этом ни слова.
Тем же вечером после ужина папа отвез меня в больницу, чтобы я могла повидаться с мамой. Я вышла и поднялась наверх, а он остался в машине с моей племянницей, которая была еще слишком маленькой, чтобы идти с нами. Когда я подошла к палате моей мамы, она была в критическом состоянии. Медработники пытались оживить ее. Я постояла там некоторое время, чувствуя себя потрясенной, одинокой и абсолютно беспомощной. Я побежала обратно к машине, чтобы рассказать папе о случившемся. Он ничего не ответил. В гробовой тишине мы поехали домой. Вскоре после того, как мы вернулись, позвонили из больницы. «Твоя мама умерла», — сказал мне папа, надел куртку и вышел из дома. Я сидела дома одна, а за окном праздновали Хэллоуин. Я была в бешенстве из-за смерти своей матери, но еще больше меня злило отношение ко мне моего отца, который не мог открыть мне свое сердце.
После смерти мамы я буквально жила на чемоданах следующие полтора года, бегая туда и обратно от дома, где я провела детство, к дому моей тети. Мой отец был священником. Он был обязан работать в церкви в Филадельфии, из-за чего он находился далеко от дома по четыре-пять дней в неделю. Когда он был в разъездах, я оставалась у своей тети. Когда он возвращался, он настаивал, чтобы я ехала обратно к нам в дом. Он не разрешал мне постоянно жить у тети. Я думаю, он считал, что это выглядело бы неправильно, так, будто бы он избегал своих обязанностей, оставшись единственным родителем. Когда умерла мама, стало ясно, что папа не хотел или не мог просто быть рядом, просто подставить свое плечо в трудную минуту.
Он не защитил, когда меня домогались в юном возрасте, и не был рядом, когда мне было так тяжело после смерти матери. Я больше никогда не чувствовала, что снова важна для него. Мне казалось, что я просто аксессуар, необходимый для образа его идеальной семьи. Когда отец уезжал из города, его не было рядом, и я чувствовала себя болезненно одинокой. Когда он находился дома, его все равно не было рядом в полном смысле этого слова, и я чувствовала себя обузой.
К тому времени, когда у папы случился инсульт, я уже успела затаить слишком много злобы и обиды на то, кем он был и кем не был, что сделал и не сделал для меня. Я была полностью уверена во всех своих суждениях о нем. Масла в огонь добавляла навязчивая мысль о том, что он должен был вести себя совсем по-другому.
За несколько недель до того, как он скончался, я вдруг поняла и приняла, что мой отец сделал все от него зависящее. Я стала благодарна, что, несмотря на то что в последние годы он очень часто забывал о моем дне рождения, он дал мне жизнь — а это самый ценный подарок.
Я также осознала, что мой папа дал мне все, что требовалось, чтобы стать хорошим человеком и сильной женщиной. Он научил меня основам этики, уважения, морали, дал мне важнейшие ценности, желание учиться и узнавать новое всю свою жизнь и, безусловно, передал жажду слова Божьего. Я рада, что папа привил мне глубокую любовь к книгам и чтению. И как священник я продолжаю его дело. Я хочу, чтобы люди узнали того Господа, которого любил мой отец. И мой выбор — это быть благодарной за все те противоречия в наших с ним отношениях.
