Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Еще один важный элемент достижения свободы и настоящего творческого самочувствия – фантазия. Всякое произведение искусства есть в известной степени продукт фантазии художника. Фантазия может проявляться с большей или меньшей смелостью, самостоятельностью, яркостью. Фантазия – это свободное соединение и сочетание различных образов. Материалом для фантазии служит материал из жизненного опыта. Сама же способность к фантазии сводится к комбинированию этого материала. Разве в момент инвенции (изобретения мыслей) мы не пользуемся этим источником, черпая из него известные нам идеи, не стремимся отыскать новые? Никто не станет отрицать, что дети более склонны к фантазии. Что может сравниться с фантазией, проявляющейся в их играх? Не знание законов жизни питает фантазию, а чувство и воображение! Ребенок наивен, доверчив, поэтому фантазии его свободны и богаты. Вера и наивность необходимы и художнику.
В искусстве красноречия решающее значение имеют интонация и жест (музыка и пластика). Устойчивое дыхание, ясность и выразительность звукового потока, физический тонус, точность движений, осанка – все это средства раскрытия внутреннего состояния человека.
5.3. Дикция: от звука к смыслу
Дикция – это четкость звучания речи. Внятная, четкая речь – прежде всего условие нормального восприятия речи слушателями.
«Человек стремлением своей души вынуждает у своих телесных органов членораздельный звук» (В. Гумбольдт). «В природе он встречается только в человеческой речи, служит только для изображения мысли, а потому только от свойств мысли заимствует все свои признаки» (А. Потебня). Уже для ребенка, когда в лепете он учится артикулировать, произношение звуков есть не только удовольствие, но и работа. Указывая на звуковую природу языка, Л. Щерба замечал, что нашим языком является лишь произносимый язык.
Остановимся на проблеме полноценной жизни звука в речевом потоке как художественно-выразительной стороне звучания. Именно в звуке слово приобретает жизнь: удовольствие, доставляемое человеку членораздельным звуком, сообщает этому звуку определенность, разнообразие и богатство сочетаний. Дар художника, заложенный природой в каждом из нас, наше художественное чувство, наше риторическое «Я» не может пренебрегать этими возможностями живой речи. Если порыв души силен, то это отразится в звуке; если желание, в котором проявляется пафос, – жизнь человеческого духа – слабо и неопределенно, то слабым и неопределенным будет звук. Звуки окрашивают содержание отношением, подтекстом, наполняют внутренней жизнью.
Об эвфонии, о звуковой организации речи, о «звуковых стихиях» писали многие авторы. Еще древние философы полагали, что языку присуща внутренняя мотивировка отношений между значением слова и его звуковой формой. Платон, рассуждая о символике звуков, производимые звуком r сотрясения пони мал как идею всякого движения, порыва. Отсюда выразительность имен (слов): «река» – rein, «трепет» – tromos, «пробегать» – trechein, «вертеть» – rymbein. Звук i, в понимании Платона, используется для выражения всего тонкого, что могло бы проходить через вещи. В звуке o есть «округлое», a несет в себе нечто «громадное» – megas.
М. Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» отмечал, что звук а способствует изображению великолепия и пространства, глубины и вершины, а также внезапного страха; в звуках е, и, ю присутствует нежность; через о, у, ы выражаются сильные страсти: гнев, зависть, боязнь и печаль; через я – веселость. Согласные к, п, т, б, г, д «имеют произношение тупое» и потому могут служить для изображения действий тупых и ленивых; с, ф, х, ц, ш, р «имеют произношение звонкое и стреми тельное», необходимое для сильных, великих и громких событий; ж, з, в, л, м, н «имеют произношение нежное и потому пристойны к изображению нежных и мягких вещей и действий».
Теоретические суждения о звуковом символизме можно найти у лингвистов, поэтов, писателей. Ведущий теоретик романтизма, философ и поэт A. Шлегель в работе «Рассуждение о метрике», отмечая, что гласные являются выразителями эмоций в языке, приводил соответствующую им цветовую шкалу. Сходные идеи о соответствии звука цвету встречаем у другого немецкого поэта Новалиса. Необычное видение мира звуков связано с именем B. Набокова, который писал о себе, что наделен «цветовым» слухом. Чтобы основательно определить окраску буквы, ее зри тельный узор, он должен букву «просмаковать, дать ей набухнуть или излучиться во рту».
Михаил Чехов, чье имя неразрывно связано с учением и традициями К. Станиславского, в своих работах, посвященных искусству актера, призывает к глубокому проникновению в богатое содержание живой души каждой отдельной буквы. Он считает, что мы не научимся, например, произносить букву «б», пока не поймем, что звук ее говорит о закрытости, замкнутости, о защите, ограждении себя, об углублении в себя. «Б» есть дом, храм, оболочка. В «л» живет иное: в нем слышатся жизнь, произрастание, рост. И если говорящий захочет «узнать жизнь всех букв, если захочет слиться с их душевным содержанием, тогда он узнает, как нужно их произносить, тогда он с любовью задумается над тем, какую форму должны принять его язык и его губы, когда через них хочет высказать свою душу буква» [48: 101]. Безапелляционным учителем в области слова, по мнению мастера, должна быть живая речь. Гласные звуки интимнее связаны с внутренней жизнью человека, с его душевными переживаниями. Звуки же согласные отражают в себе мир внешних событий и явлений. В слове гром, пишет М. Чехов, «грм» имитирует гром, а «о» выражает потрясение человека, его стрем ление понять, осознать стихию. Музыкальность и пластичность речи, пробужденная прежде всего в нашей душе, проникает и в звук нашего голоса, делает нашу речь содержательной, живой и художественной.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
