Русский язык сослужил мне хорошую службу еще раз – уже во вполне рабочей ситуации. Наш австралийский командированный Р. явно делал карьеру на рассказах начальству из штаб-квартиры о том, как непрофессиональны и малообученны китайцы: мол, они не умеют написать ни предложения заказчику, ни маркетингового плана, а уж у бизнеспартнеров требования запредельные и условия договоров они не читают. Карьера героя Р. росла бы и дальше, но тут развивающиеся рынки в дивизионе перешли в мое ведение. Я стала задавать странные вопросы, например, в чем же заключаются и чем продиктованы несуразные требования партнеров и какие условия предоставляют им японские и корейские компании. Я уже не помню всю историю наших мелких стычек за давностью лет, но Р. повез меня к тому самому «типичному», по его мнению, партнеру, чтобы продемонстрировать ситуацию наглядно. Мы обменивались сдержанными любезностями, пока не всплыл факт моего русского происхождения. И где, вы думаете, глава китайской компании окончил университет? Мы перешли на русский.
У меня дядя – министр внутренних дел. Я поставил сервер и шесть терминалов в кабинеты к его заместителям, – рассказывал партнер. – Один экран сгорел. И этот австралийский идиот не понимает, что я не могу ждать шесть недель замену по обычным условиям для дилеров. Это же тест на то, какова будет наша основная поставка!
На каком языке вы беседовали? – спросил меня Р., когда мы вышли из кабинета. Он заметно побелел, и у него нервно подрагивал угол глаза.
На китайском, конечно.
Сегодня я уже никогда бы не допустила такой грубой шутки, но, к сожалению, дипломатичность никогда не была моей сильной стороной – мне пришлось тяжело и болезненно осваивать ее на более поздних этапах карьеры. Р. досрочно завершил свой китайский вояж и сгинул в недрах австралийского отделения, а мы впоследствии заключили с китайским партнером крупный контракт, и мне даже довелось лично познакомиться с его дядей во время его американского визита.
…После получения американской визы, отдышавшись от похода в посольство, я ринулась на новый штурм. Через день по возвращении из Китая мне предстояло лететь в Мексику, так что пришлось заложить в план и посещение мексиканского посольства в Пекине. Помня о первом опыте, я явилась к дверям к открытию. У входа, не шелохнувшись, замерли два китайских милиционера – ни один из них не дернулся поинтересоваться, что мне нужно в чужом посольстве. За тяжелой дубовой дверью оказался пустой коридор с кожаным диваном и рядами запертых дверей. Первый час я читала техническую презентацию, захваченную из офиса. Еще час размышляла о своей тяжелой судьбе и о том, не случился ли в Мексике какой-нибудь переворот, заставивший всех работников посольства спешно сложить чемоданы. Как еще объяснить полное отсутствие людей в офисе через час после его официального открытия, мне, незнакомой еще с понятием «мексиканское время», в голову не приходило. Потом пришел высокий донжуан средних лет с подкрученными усами и обходительными манерами. Он опустился на колено перед кожаным диваном, покрытым листами презентации, и, никуда не спеша, стал выяснять, что же делает в пустом посольстве очаровательная сеньорита, а узнав, что сеньорита живет в Нью-Йорке, совсем растаял: – Я бы с удовольствием выдал вам визу! Но для этого нужна подпись консула, а я всего лишь атташе по культуре. – Его английский был безукоризненным, и он явно не спешил решать животрепещущие вопросы культуры. К приходу следующего атташе мы успели обсудить последние фильмы и уже приступили к проблеме ближайших выборов. Узнав всю историю несчастной русской сеньориты, следующий атташе тоже растрогался. И так как виза требовала подписи консула, а он был всего лишь атташе по торговле, то я собрала презентации, освободив место на диване, и мы продолжили обсуждение американской политической жизни уже втроем. Потом пришла какая-то дама, уже из отдела виз, но еще без ключа, и мы перешли к вопросам моды. Мексиканское посольство жило по тем же самым законам гарнизона: гость с родного континента был желанным поставщиком последних новостей. К появлению консула мой диван стоял посреди светского салона, не хватало лишь коктейлей в руках. Впрочем, при появлении консула у всех разом нашлись срочные дела, и, наперебой объяснив ему мою ситуацию по-английски и по-испански, мои гостеприимные собеседники разлетелись по кабинетам. За исключением пары услужливых работников визового отдела, сразу принявших неприступный вид. Консул хмуро читал мой паспорт, страницу за страницей, прямо в коридоре, не присев на злополучный диван.
Потом он перешел к приглашению, потом к письму от IBM, обещавшему мое хорошее поведение, здоровый образ жизни, оплату лечения и чуть ли не вывоз трупа, случись что со мной в солнечной Мексике, потом анкету. Затем он спросил меня на чистом русском языке: – Какой факультет МГУ вы оканчивали?
По загадочному стечению судеб консул окончил географический. А еще говорят, что джентльмены узнают друг друга по оксфордскому галстуку.
Русский акцент звучит уверенно
У меня никогда не было страха перед публичными выступлениями – видимо, сказалась практика игры в школьном театре. И с прессой мне приходилось общаться раньше, однако перед первой пресс-конференцией в качестве главы Linux меня охватила настоящая паника. LinuxWorld была главной конференцией года, привлекавшей огромное количество журналистов и аналитиков. Практически все продуктовые линейки выходили с новыми объявлениями, и мы традиционно организовывали пресс-конференцию, которую мне предстояло вести. За пресс-конференций следовали два дня непрерывных, друг за другом, индивидуальных получасовых встреч с прессой, аналитиками, заказчиками и партнерами.
Страх перед пресс-конференцией объяснялся не только ее размахом, но и моим более ранним опытом общения с журналистами. По правилам американской прессы журналист не может изменить сказанное его собеседником – все будет процитировано дословно. Но в попытке подать сказанное под определенным углом зрения он может выбрать одну часть предложения, или урезать цитату, или вынуть ее из контекста. В одном из своих первых интервью много лет назад я попалась на эту уловку, употребив фразу с «негативом»: «Мы спонсируем такие-то и такие-то конференции, но не спонсируем те, которые.». Естественно, из всего диалога в интервью вошла единственная фраза «мы не спонсируем те конференции, которые.». Журналист выставил меня излишне категоричной и негативно настроенной. С тех пор я очень тщательно слежу за каждой произносимой фразой, что и так непросто на неродном языке, да еще сама область открытого кода полна противоречивых мнений – никто из моих предшественников не избежал провокационных вопросов.
